— Да так, высматриваю летающие тарелки, — отшучивался он, и все смеялись и спрашивали, какие же летающие тарелки он ищет?
— Зеленые! — отвечал он с кривой усмешкой, громко хохотал, а потом вдруг срывался в ближайший бар и закупал на всех огромное количество выпивки.
Такие вечера обычно кончались плохо. От виски Форд совсем съезжал с катушек, забивался в какой-нибудь уголок с девушкой и объяснял ей заплетающимся языком, что цвет летающих тарелок в сущности не имеет такого уж большого значения.
Впоследствии, ковыляя домой по ночным улицам, он часто спрашивал у проходивших полисменов, не знают ли они, как добраться до Бетельгейзе. Полисмен обычно отвечал что-нибудь навроде:
— Вы не думаете, что вам пора отправляться домой, сэр?
— А я что пытаюсь сделать?! — неизменно отвечал в таких случаях Форд.
На самом деле, когда Форд отсутствующе смотрел в ночное небо, ему было действительно все равно, какую летающую тарелку он там увидит. Он говорил «зеленые» потому, что зеленый — традиционный цвет мундиров бетельгейзианских торговых разведчиков.
Форд Префект отчаянно жаждал увидеть хоть какую-нибудь летающую тарелку, потому что на пятнадцать лет подряд непозволительно зависать нигде, особенно в таком умопомрачительно унылом месте, как Земля.
Форд хотел увидеть летающую тарелку, потому что он знал, как стопить летающие тарелки и как ездить на них. Он знал, как увидеть все чудеса Вселенной меньше, чем за тридцать альтаирских долларов в день.
На самом деле Форд Префект был внештатным корреспондентом той самой в высшей степени замечательной книги — «Путеводитель вольного путешественника по Галактике».
* * *
Человек привыкает ко всему, и к ленчу жизнь в окрестностях дома Артура вошла в устойчивую колею. Роль Артура заключалась в том, чтобы лежать, ругаясь, в грязи, время от времени требуя к себе своего адвоката, свою мать или интересную книжку; роль мистера Проссера заключалась в том, чтобы пытаться увлечь Артура разговорами на темы типа «Общественное превыше личного», «Прогресс нельзя остановить», «Знаете, у меня однажды тоже снесли дом», «Во всем надо видеть хорошие стороны» и воздействовать на него различными другими уговорами и угрозами; а роль водителей бульдозера заключалась в том, чтобы сидеть рядом, попивая кофе, и прикладывать так и сяк к этой ситуации профсоюзные законы, чтобы постараться извлечь из нее максимальную финансовую выгоду.
Земля медленно проделывала свой дневной поворот.
Солнце начинало подсушивать грязь, в которой лежал Артур.
Над ним снова зависла тень.
— Привет, Артур, — сказала тень.
Артур посмотрел вверх и, прищурившись на солнце, с удивлением увидел, что над ним стоит Форд Префект.
— Форд? Привет, как ты?
— Неплохо, — ответил Форд. — Слушай, ты занят?
— Занят? — переспросил Артур. — В сущности, нет. Я только вынужден лежать перед вот этими бульдозерами и всей этой фигней, потому что иначе они снесут мой дом; и кроме этого… в общем, нет, не особенно, а что?
На Бетельгейзе сарказм неизвестен, и Форду Префекту зачастую требовались особые усилия, чтобы распознать его. Он сказал:
— Отлично. Мы можем здесь где-нибудь поговорить?
— Что? — спросил Артур Дент.
Несколько секунд Форд, казалось, не замечал его и напряженно смотрел в небо, как кролик, старающийся попасть под машину. Затем он резко присел на корточки рядом с Артуром.
— Нам надо поговорить, — сказал он серьезным голосом.
— Отлично, — согласился Артур. — Говори.
— И выпить, — добавил Форд. — Нам жизненно важно поговорить и выпить. Прямо сейчас. Пошли в пивную.
Он снова поглядел в небо с беспокойством.
— Да ты не понимаешь, что ли? — вскричал Артур. Он ткнул пальцем в Проссера. — Этот тип хочет снести мой дом!
Форд озадаченно посмотрел на него.
— Но он же может сделать это и без тебя, разве нет? — спросил он.
— Да, но я-то этого не хочу!
— А-а! Понятно.
— Слушай, да что с тобой, Форд? — спросил Артур.
— Ничего. Ничего особенного. Послушай — мне надо сказать тебе самую важную вещь в твоей жизни. Сказать сейчас, и сделать это в баре «Конь и конюх».
— Но почему?
— Потому что тебе надо как следует принять на грудь.
Форд смотрел на Артура, и Артур с удивлением обнаружил, что его воля слабеет. Он не знал, что это — старая игра пьяниц, которой Форд научился в подпространственных портах мадранитового рудного пояса в звездной системе Беты Ориона.
Эта игра не похожа на перетягивание каната у землян. Играют в нее так:
Двое соревнующихся садятся за стол друг напротив друга, и перед каждым ставится стакан.
Между ними ставится бутылка бормотурата (увековеченного в древней песне орионских шахтеров:
Ох, нельзя мне больше бормотурата,
Не давай, брат, мне больше бормотурата,
Крыша сорвется, язык заплетется,
выскочат глазки и склеются ласты
Накапай же мне проклятого бормотурата!).
Каждый из двух соревнующихся сосредотачивает свою волю на бутылке и старается усилием воли поднять ее и налить спирта в стакан своего противника — который должен его опорожнить.
Когда бутылка пустеет, ее заменяют на полную, и игра идет дальше. И дальше, и дальше.
Начав проигрывать, игрок, как правило, продолжал безудержно проигрывать, потому что одним из эффектов бормотурата является подавление телепсихической силы.
Как только поглощается заранее условленное количество, окончательно проигравшему приходится исполнять наказание, которое зачастую бывает непристойно биологическим.
Форд Префект в этой игре давал своим противникам хорошую фору.
* * *
Форд смотрел на Артура, и тот начинал думать, что он, похоже, совсем не против идеи сходить в «Конь и конюх».
— А как же мой дом? — спросил Артур жалобно.
Форд поглядел на мистера Проссера, и внезапно ему в голову пришла нехорошая мысль.
— Он хочет снести твой дом?
— Да! Они хотят построить…
— И не может, потому что ты лежишь перед бульдозером?
— Да, и…
— Определенно, мы можем кое-что придумать, — сказал Форд. — Простите, можно вас на минуточку? — позвал он.
Мистер Проссер (препиравшийся с делегатом от бульдозеристов по поводу того, не душевнобольной ли Артур, не заразно ли это, и какая страховка причитается бульдозеристам, если это так) оглянулся. С удивлением и растущей тревогой он обнаружил, что Артур не один.
— Да. Здравствуйте, — отозвался он. — Мистер Дент еще не пришел в чувство?