аккуратно, чтобы не задеть внутренних органов, произвёл ещё один надрез рядом с первым. Тело жертвы дёрнулось, и кровь брызнула на стол.
— А теперь? Отвечай, хочешь ещё жить?! — повторил тиран, держа коготь наготове.
— Да! Я хочу жить! Не убивай меня! — неизменно отвечал Луксонт, корчась от боли.
— Повтори, я не слышу! Что ты сказал?! — бесился злодей.
— Я хочу жить! Я хочу жить!!!
Мгновенно ещё одна рана появилась на животе саркисоида.
— Ну, поговоришь мне ещё?!
— А-а-а!!! Не надо! Не надо! — истошно вопил Луксонт. — Я хочу жить! Пожалуйста, не убивай!..
Силы покидали его, голос внезапно ослабел и затих. Грудная клетка колыхалась поверхностно и часто.
— Что?! — вскричал злодей, схватившись за голову. — Тебе разве не больно?!
— Больно… Как больно… — пробормотал саркисоид чуть слышно.
— Или ты у меня мазохист?! Ты разве не страдаешь?
Гронос, конечно же, видел, что саркисоид страдает: реакции его тела, слёзы, ручьями текущие по бледному лицу, выражение крайней степени мучения на нём — всё говорило об этом. И он даже не пытался храбриться, ничуть не скрывал свою боль. Но эти ответы, эти его дерзкие ответы! Только они противоречили всему виду страдающей жертвы, словно бы ложка горького дёгтя в бочке свежайшего мёда, отравляя всю радость садисту.
— Я очень страдаю… — жалобно отозвался Луксонт.
— Тогда почему?! — задал Гронос мучивший его вопрос. — Почему ты хочешь жить? — саркисоид только стонал. — Отвечай, а не то!..
Тиран вновь занёс порыжевшее от крови лезвие над израненным телом несчастного.
— Потому… Потому, что я живой организм… — едва различимо пробормотал тот.
«Что, и он это серьёзно?! Какая феерическая чушь! — недоумевал про себя Гронос. — Организм нашёлся! А все те, остальные, кто просил у меня смерти? Они что, не организмы, получается?!» Опершись спиной о стол, где ещё дёргался истекающий кровью саркисоид, он чувствовал, как сходит с ума. Почему?! Что он нашёл в этой гадкой жизни? Жизнь — это страдание. Его жизнь, как жертвы кровожадного маньяка, — абсолютно точно должна быть сейчас страданием. Разве она вообще чего-нибудь стоит?
— Так умри! — вскричал наконец Гронос, резко обернувшись и вновь вцепившись пальцами в горло Луксонта. — Уф-ф…
Саркисоид лежал перед ним без сознания. И опять что-то внутри помешало Гроносу его убить. Что же это за тошнотворное чувство, что?! Он медленно отвёл руку и, бросившись на пол, завопил, как умалишённый:
— Почему?! Почему-у-у!!! Ты, гадёныш… Уберите его-о-о!..
Слуги поспешили выполнить приказ.
— Кси! Кси, что с тобой?! Пожалуйста, Кси, ну очнись же!
Саркисоид вздрогнул и открыл глаза. Рядом, на полу, он увидел флекса, который был очень взволнован, непрестанно перебирая скользкими щупальцами по его телу.
— Ты жив, Кси?!
— Да, я жив, — произнёс Луксонт.
— О, Кейяр! Я думал, он убил тебя! — воскликнул флекс, осторожно касаясь покровов друга.
Сделав опрометчиво глубокий вдох, Луксонт ощутил резкую боль, и слёзы вновь проступили у него в глазах. Саркисоид застонал. Похоже, что на некоторое время лучше воздержаться от активных движений. Кровотечение, однако, прекратилось.
— Ты серьёзно ранен? — спросил флекс.
— Нет, ничего… серьёзного. Просто я слишком чувствителен, — сквозь слёзы объяснился Луксонт.
Слегка приподнявшись с опорой на стену, он высунул длинный язык и принялся обрабатывать раны слюной.
— Чувствительность выше среднего? Это у вас расовое? — проговорил флекс, а потом фыркнул, наморщив свой высокий куполообразный лоб, и неприязненно добавил: — Вот, небось, этот мерзавец порадовался! Мне так жаль, Кси, что из-за меня…
Язык скрылся во рту саркисоида.
— Никакой радости… — одними губами пробормотал он и добавил громче: — Он очень страдает.
— Да, конечно, представить только, как ты теперь настрадаешься, — продолжал сокрушаться флекс, не расслышав.
— Да… Но я говорил о Гроносе, — поправил его Луксонт.
Старик обмяк в изумлении и на несколько секунд замолчал.
— Что?! — воскликнул он наконец. — Тебя только что резали живьём, а ты ещё думаешь о страданиях… маньяка?
— Ну и что? — отвечал саркисоид, тяжело дыша и придерживая рукой живот. — Просто я чувствую, по биополю. И он показался мне измученным сегодня. Может, он болен?
— Он же мутант, — махнул щупальцем флекс. — Из-за мутации никто даже не знает, к какой расе он принадлежит. Видел, у него язвы и опухоли по всему телу? Да… Когда-то и я видел, хотя сейчас не могу. Похоже на застарелую радиационную болезнь. Такое не лечится, и может длиться десятилетиями у некоторых рас. Говорят ещё, что он вроде когда-то в детстве потерял память…
— Значит, я прав, — заключил Луксонт. — Может, он просто срывается на нас? Пытается отвлечься от собственной боли?
— Тебе-то какая разница? — всё поражался флекс.
— Просто…
Саркисоид замолчал и продолжил зализывать раны. Разрезы оказались глубокими и затрагивали мышечную стенку живота: такое точно не затянется за одну ночь. К счастью, весь оставшийся день прошёл для обитателей комнаты с бассейном спокойно — маньяк их больше не забирал. Луксонт старался сохранять неподвижность, насколько это было возможно. Для заживления нужен покой. Хотя бы до тех пор, пока слёзы не прекратят брызгать из глаз при малейшем шевелении. Поначалу каждый вдох приводил к усилению боли, и это при едва удовлетворительной атмосфере корабля. Задыхаться или терпеть боль? В любом случае, не имея никаких способов отвлечься, саркисоид невыносимо страдал. Ночь он провёл практически без сна, хотя наутро стало немного легче.
Разбудили пленника донёсшиеся снаружи нарастающий смех и топот. Из бассейна показался флекс, по-видимому, ощутивший вибрацию открывающейся двери. Состояние ран Луксонта улучшилось, и он наконец-то смог нормально сесть. Вошли двое слуг. Бросив на пол горсть пищи, они удалились, о чём-то оживлённо переговариваясь. Луксонт услышал обрывок разговора:
— Вот как?
— Да, а потом — бабах! И нету. Вот умора!
— А теперь вы куда?
— Отправляемся на Фантропи за едой для какого-то хрыча, который, оказывается, ещё не сдох. Завтра будем на месте.
— Ни разу не был на Фантропи…
Голоса затихли вдали, и саркисоид заметил, как отчего-то погрустнел его друг. Даже не притронулся к еде, хотя только что вроде бы ждал завтрака.
— Фантропи… — повторил Луксонт. — Что-то слышал о такой планете.
— Да это моя планета, Кси, — упавшим голосом проговорил флекс. — Это я хрыч, который не сдох…
Луксонту стало очень жаль старого флекса.
— Забудь, — сказал он, ласково коснувшись его щупальца, — они сами не знают, что говорят.
— Мне всё равно, что они говорят, — пробормотал флекс. — Жаль, что я больше туда не вернусь… — он печально опустил щупальца.
Не прошло и часа, как флекса забрали. Луксонт волновался, ведь для измученного старика очередная пытка могла стать последней каплей. Завтра корабль приземлится на его планете, но он не сможет даже на
