В кабине один за другим гасли экраны, Иван что-то лихорадочно переключал на пульте, пытаясь вернуть БМК в режим ручного управления, но исход этой страшной минуты предрешил Херберт.
— Куда?! — заорал Лозин, увидев, как Джон вскочил с кресла, но тот будто не слышал его. Отмахнувшись, он исчез в залитом красным светом аварийных ламп десантном отсеке.
Попытка выскочить из БМК граничила с самоубийством, но лейтенант, тщетно пытавшийся сдвинуть заклинившие приводы ручного управления, внезапно услышал, как вместо чавкающего хлопка кормового люка в десантном отсеке прозвучали отчетливые скребущие звуки, и понял, что Херберт взбирается по лестнице в орудийную башню.
В этот миг приводы наконец тронулись с мертвой точки, заработал аварийный источник питания, и на пульте перед лейтенантом осветился резервный экран обзора.
Крохотный зрачок внешней видеокамеры повернулся в гнезде, отслеживая противника, и Лозин увидел медленно скользящий в небесах черный корабль, который плавно разворачивался для повторного залпа.
Угол съемки был неудачным, половину изображения занимал укрупненный фрагмент орудийной башни, но досадовать было поздно, нужно как-то уводить машину из-под губительного залпа…
Лозин едва успел подумать об этом, как корпус боевой машины передал тонкую, едва ощутимую вибрацию, в которой лейтенант мгновенно распознал работу электропривода, и на фоне укрупненного фрагмента орудийной башни вдруг появилось отчетливое изображение разворачивающихся в сторону чужого корабля спаренных стволов зенитной установки, приводы которой питались от автономных аккумуляторных источников.
Иван не слышал грохота выстрелов — он видел, как ритмично задрожали стволы, изрыгая длинные хоботки оранжевого пламени, тугие снарядные трассы хлестнули по чуждому кораблю; вниз посыпались бесформенные осколки черной брони, и асимметричный летательный аппарат вдруг начал крениться на один борт, теряя Управление.
Секунда тишины сменилась новой очередью — снарядные трассы хлестали по врагу, невзирая на явный крен и стремительное снижение последнего, словно спаренные стволы зенитной установки извергали в этот момент не огонь, а человеческий страх, ненависть, боль…
— Джон!.. Хватит, Джон, ты сбил его!.. — Голос Лозина был едва слышен из-за ритмичного грохота непрекращающейся очереди, и Херберт вряд ли воспринимал его: скорчившись в неудобной позе внутри орудийной башни, он провожал ненавидящим взглядом чужой корабль, машинально отклоняя манипуляторы ручной наводки в ту сторону, куда стремительно снижалась черная громада.
Еще секунда, и угол наклона стволов опустился до уровня крыш, несколько снарядов взорвали полимерную черепицу, рассыпая ее веером осколков, и вдруг все стихло: в коробчатых кофрах закончился боекомплект…
Лейтенант встал с кресла и, выйдя в десантный отсек, полез по вертикальной лестнице в тесное помещение орудийной башни.
…Джон, бледный как полотно, сидел на корточках подле вспомогательного пульта управления огнем, в его расширенных зрачках медленно проступало осмысленное выражение. Во рту он чувствовал железистый привкус крови, в ушах стоял звон, но даже эти ошеломляющие ощущения не могли полностью переключить разум Херберта на окружающую реальность: он не воспринимал ни запаха дыма, сочащегося из пораженного лазерными лучами десантного отсека, ни обращенных к нему слов Ивана, пока в полукилометре от военного городка землю не поколебал ощутимый толчок, вслед за которым грянул взрыв…
— Все… — едва шевельнув губами, выдохнул Херберт и вдруг почувствовал, как режет грудь болезненным спазмом, будто он не дышал на протяжении последних минут.
Обернувшись, он наконец посмотрел на Лозина, потом, ни слова не говоря, заставил свои онемевшие пальцы разжаться, отпустив джойстики ручного управления огнем, и, пошатнувшись, встал.
Это была война…
Не та война, которую еще недавно рисовало его воображение.
У каждого человека есть свои незыблемые, воспитанные с детства понятия, включающие в себя целую систему моральных ценностей, некую почву под ногами, на которой строится все мироощущение личности.
Херберт потерял эту почву в тот день, когда на Землю обрушилась катастрофа, он утратил свою страну и все связанные с ней идеалы, ему пришлось скитаться на территории, которую он с детства считал вражеской, его спасали люди, против которых он совсем недавно работал, — все это шло вразрез с осознанным прошлым, под ногами разверзлась пропасть, он долго и мучительно падал в нее и вот, похоже, достиг ее дна.
Один стресс сменялся другим, и на фоне изматывающего морального напряжения он вдруг ощутил, что борется вопреки всему, а рядом с ним есть люди, чье плечо он постоянно ощущает в этой борьбе…
…До обоняния Херберта наконец дошел кисловатый запах оплавившегося пластика и сгоревшей проводки. Его дыхание уже успокоилось, шум в ушах постепенно исчез, и Джон осмотрелся по сторонам с таким выражением, будто только что родился на свет.
Зависшее изображение на контрольных мониторах орудийной башни, пустое кресло, осунувшееся лицо Лозина, несколько тревожных сиротливых огней на приборных панелях…
— Жить будем, Джон, — произнес лейтенант, дружески хлопнув его по плечу. — А ты здорово сработал.
Губы Херберта тронула слабая улыбка.
Сегодня они вдвоем заглянули в глаза собственной смерти, и это уже не забудется никогда, как никогда не вернется в сознание та чушь, что твердили ему про русских.
Они отбили первую серьезную атаку Чужих, но оба понимали, что очаг напряженности уже создан, место событий известно, а значит, следует ждать нового, теперь уже массированного налета. Поведение чужаков ясно показывало, что они не терпят противления и будут давить любую попытку противодействия в самом зародыше.
…Когда они вернулись в кабину, дымовая завеса уже полностью рассеялась, и Иван, манипулируя ручным управлением, развернул БМК, направив ее к зданию госпиталя.
— Забираем Настю и Логинова, а потом двигаем отсюда, — сказал он. — Нужно взять тайм-аут, затаиться на время, иначе они найдут способ стереть нас в порошок.
Джон кивнул.
Все было понятно и без слов…
* * *
Долгий, кровавый, жаркий день медленно клонился к закату…
Обещая прохладу, тихо подкрадывались сумерки, хотелось верить, что все уже позади и на сегодня смерть окончила свою безумную пляску…
Могут ли в такие дни рождаться какие-то иные, не связанные со смертью и ненавистью чувства?
БМК подкатила к крыльцу госпиталя и остановилась.
