«Она умерла», — сообщила Рита.
«Ты послана ею».
Вновь — констатация, а не вопрос.
Не напрягая памяти, она очутилась под голубым небом, среди мраморных развалин, над морем.
Все это исчезло и вернулось, и вновь она — моложе на несколько лет — стояла в храме Афины Линдии. Она помнила все, даже свою жизнь с той минуты. Рядом стоял юноша — лица не различить, но, кажется, красивый, в бязевой рубашке и темных штанах; кожа на босых ногах загорела и растрескалась, но не рыбак. «Может, любовник?» — предположила Рита. Нет. И не друг.
— Так будет лучше? — спросил он, обходя вокруг нее. — Только правду, пожалуйста.
— Не хуже.
— Надеюсь, ты на нас не в обиде. Встретиться без посредников с подобными тебе удается не часто. К тому же, с тобой очень грубо обращались.
Она все помнила. Но слишком растерялась. Никак не ожидала такой любезности.
— Хочешь, чтобы у меня было имя?
— Я... даже не знаю...
— Хочешь, чтобы мы остались здесь?
Пожалуй, следовало сказать «да». Она кивнула, наслаждаясь солнцем и холодным спокойствием заброшенного храма. Не верилось, что это реальность.
«Я Рита, — сказала она себе. — Я жива. Возможно, меня унесли за Врата. Возможно, моя бабушка вышла из Гадеса».
По причинам, ведомым только ему и его советнику, президент не пожелал останавливаться в государственных апартаментах Нексуса под куполом, предпочтя наемное жилье — маленькую и скромно декорированную квартирку в здании Пятого Века Путешествия, которое примыкало к дендрарию в километре от купола. Спустя четыре часа после выступления Мирского, Фаррен Сайлиом дал там аудиенцию Корженовскому, Мирскому, Ольми и Ланье. Держался он при этом сугубо официально. Очевидно, подавлял гнев.
— Извините за прямолинейность, — пиктами просигналил он Корженовскому, — но за всю мою жизнь в Пути и на земной орбите... я ни разу не видел такого вероломства! И это — избранные граждане Гекзамона!
Корженовский отвесил легкий поклон, лицо его помрачнело.
— Свои предложения я выдвинул неохотно и под нажимом, — сказал он. — Разве это не очевидно?
— Насколько я могу судить, всему Нексусу необходимы тальзитские процедуры, — заявил Фаррен Сайлиом, массируя пальцем переносицу. Он глянул на Ланье с таким видом, будто хотел небрежно мигнуть ему: дескать, я вас не задерживаю — и перевел взор на Мирского. — Гекзамон считается прогрессивным обществом, правда, с некоторыми изъянами духовного свойства... но мне не верится, что наши труды могут иметь столь далеко идущие последствия.
— Вы на распутье, — сказал Мирский.
— Это вы так утверждаете.
— Правдивость моего рассказа очевидна, — возразил Мирский.
— Не так уж очевидна для того, кто десять лет противостоит натиску сторонников открытия Пути. Для того, на чьей стороне стоял Инженер, хоть это и кажется сейчас невероятным.
Ланье сглотнул и спросил:
— Можно сесть?
— Разумеется, — кивнул Фаррен Сайлиом. — Прошу извинить, но на моих манерах сказывается раздражение. — Президент велел соорудить кресло для Ланье, а затем, будто спохватившись, для себя и всех остальных. — Разговор потребует времени, — пояснил он Корженовскому.
— Я человек практичный, — продолжал Фаррен Сайлиом. — Настолько практичный, насколько это необходимо для главы нации мечтателей и идеалистов. Да, именно таков народ Гекзамона. Но, помимо идеалов, необходима трезвая голова, необходима сильная воля. Нам уже довелось столкнуться с испытаниями Пути. Мы едва не погибли в войнах с яртами, а ведь с тех пор прошли столетия — достаточный срок для неприятеля, чтобы разработать новую тактику. Мы считаем, что они оккупировали весь Путь. Или нет?
С этим согласились все, кроме Ланье. Он себе казался карликом среди гигантов. Да еще и старым. Пятым колесом.
— Так вам понятна причина моего замешательства? — спросил Фаррен Сайлиом Корженовского.
— Да, господин президент, понятна.
— Так объясните же! На вас посмотришь — сама искренность. Готовы ли вы поклясться именем Всевышнего, Звездами, Роком и Пневмой, что не участвуете в заговоре поклонников вашего детища и весь этот эпизод не ваша инсценировка?
Несколько секунд Корженовский глядел президенту в глаза, выдерживая почтительную паузу.
— Клянусь.
— Простите, что подвергаю сомнению вашу честность, но мне необходима полная ясность. Вы ожидали возвращения господина Мирского?
— Я бы не назвал это ожиданием. Скорее, предчувствием.
— Вы уверены, что Путь причинит ущерб, о котором говорилось?
— Я говорил не об ущербе, господин президент, а о препятствии, — вмешался Мирский.
— Как ни назовите... Так уверены? — Фаррен Сайлиом буравил взглядом Корженовского.
— Да.
— Вы знаете, что большинство телепредов и сенаторов относятся к вам с глубочайшим уважением, но в данном случае ваши мотивы могут вызвать подозрения. Львиную долю жизни вы отдали разработке механизмов Шестого Зала и строительству Пути. Вы вправе гордиться тем, что однажды изменили курс истории Гекзамона. Вполне понятно, что после реинкарнации и Погибели вас не удовлетворяет новое положение вещей. Лично мне известно, что вы никоим образом не старались воодушевить наших неоге- шелей. — Президент заметно успокоился. Разминая кисти рук, он опустился в кресло среди собеседников. — Господин Ольми, скажите, если мы откупорим Путь, война с яртами возобновится?
— Думаю, да.
«Вот оно», — отметил про себя Ланье.
— А если мы Путь не откроем, господин Мирский, то тем самым воспрепятствуем благородным устремлениям наших далеких потомков?
— Потомков врех разумных существ в этой Вселенной, господин президент.
Фаррен Сайлиом откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Я могу воспроизвести в памяти некоторые эпизоды вашего выступления. Уверен, большинство телепредов и сенаторов именно этим сейчас и занимаются. — Он поморщился. — Процедура голосования по этому вопросу, видимо, будет непростой. Нам еще не приходилось устраивать референдум для всего Гекзамона. Вам понятны проблемы?
Мирский отрицательно покачал головой.
— С вашего позволения, я их перечислю. Процедуры голосования на Пухе Чертополоха и орбитальных объектах сильно отличаются от земных. На Земле большинство граждан способны голосовать лишь физически. Но для этого потребуется не один месяц. Мы попросту не готовы. В космосе любой гражданин может поместить в городскую память, в mens publica17, специального дубля. Дубли собираются в единое целое и по процедуре, подробно изложенной в конституции Гекзамона, за две-три секунды голосуют по любому вопросу, хотя закон дает им гораздо больше времени на размышления. Гражданин, если пожелает, вправе раз в день модернизировать своего дубля, изменить его отношение к вопросу — ведь дубль выражает не свое мнение, а хозяйское. Все это лишь дело техники. А с точки зрения общественной политики, мы, открывая Путь только ради его уничтожения, раздражаем тех, кто хочет оставить его в покое, чтобы избежать конфликта с яртами. И, определенно, мы не удовлетворим желающих отвоевать Путь. И ярты будут бешено сопротивляться, это несомненно, ведь они наверняка могут потерять больше, чем когда-то потеряли мы. Господин Ольми, я прав?