Однако мало-помалу я научился со всем этим справляться, открывать-закрывать двери. Иногда позволял «умному» креслу самому делать свою работу, а порой, из упрямства, по собственному усмотрению прокладывал маршруты по дому. Кое-где мы переставили мебель, чтобы освободить для меня проходы.
Мое тело, казалось, выздоравливало – кроме позвоночника. Тупая боль в спине делала меня раздражительным, но я старался не брюзжать. Скоро она утихнет, говорили мне, а я покамест глотал пилюли, хотя когда-то поклялся вообще их не принимать.
Арлина первое время держалась напряженно.
– А разве ты не выстраивал стену, сквозь которую я не могла бы проникнуть?
– Я уже слышал это от тебя у Дерека. – Я сделал паузу. – Дорогая, там, в госпитале, когда я понял, что парализован, я был немного не в себе. Я искренне сожалею о сказанном.
– Я хотела дать тебе время все обдумать. Чтобы ты мог зализать раны в одиночестве. – Она помолчала. – Но мне было больно. Ты прогнал меня, когда я хотела тебе помочь.
– Можешь ты простить меня?
Не сразу, но ее ладонь легла на мою руку.
Очень скоро я понял, что уют, которым Арлина меня окружает, – лучший ее подарок для меня. Я немного расслабился, стал постанывать и бормотать во время приступов боли, пока не заметил, что она непроизвольно потирает себе спину. После этого я стал скрывать свой дискомфорт, и ей как будто стало легче.
Чувство облегчения после возвращения домой было недолгим. Я страстно желал выздоровления и напряженно работал с двумя терапевтами, которые приходили к нам каждый день. Марк Тилниц внимательно просмотрел архивы службы безопасности и отказывался выходить куда-либо, когда рядом со мной были врачи. Я решил, что надо бы как-то особенно его отблагодарить, и попросил Арлину приготовить какой-нибудь подходящий презент. И прежде, пока я не оказался в госпитале, Марк всего себя отдавал службе у меня. В последние же дни под глазами у него проступили темные круги, а взгляд сделался тревожным.
Я написал Мойре Тамаровой и повторил свое приглашение.
Филип бывал в нашей резиденции почти каждый день, приезжая из своей квартиры в Мэриленде. Мы наконец начали лучше понимать друг друга. Иногда он оставался пообедать…
– Нет, папа, это было в тот год, когда ты повредил колено.
Мы сидели в ярко освещенном углу кухни, все трое. Арлина отослала слуг, и мы в непривычно интимной обстановке поглощали лазанью, которую сами же и приготовили. Мне, ограниченному креслом, великодушно позволили нарезать и смешать овощи для салата.
– Дорогая, когда ты научила его стрелять? Еще раньше?
– Если Фити не ошибается, ему было пятнадцать… – Она пожала плечами. Филип очень хорошо помнил все даты в любом году. Он любил тренировать память, и эта его способность не удивляла.
– Ты вернулась домой, когда мне было тринадцать, мама. – Филип задумчиво посмотрел между нами. Мы с Арлиной ненадолго разошлись после восстания беспризорников.
– Мне не следовало этого делать? – вскинула брови Арлина.
Сознавая свой долг, сын коротко ее обнял. Она высвободилась и легонько толкнула его на сиденье.
– Двадцать четыре года, совсем взрослый человек… как бежит время.
– А ты бы предпочла, чтобы я снова стал ребенком?
– Нет, но… – Она задумалась. – Проклятье, заниматься воспитанием – забавное занятие. А теперь я тебе не нужна.
– Конечно, нужна. – Он попытался принять обиженный вид. – Разве я не отрываю тебя от дел? Разве не советуюсь с тобой?
– Да, мой милый. Но ты не нуждаешься во мне.
– Ну, извини. Я постараюсь быть нахлебником в большей степени. – Он пододвинул мне лазанью. – Если вам не нравится, что я вырос, сделайте еще ребенка.
Я фыркнул. Наконец-то Филип продемонстрировал, что он еще слишком молод, чтобы быть сухим прагматиком.
Я бросился заниматься запущенными государственными делами. Однажды, когда я корпел над громадным бюджетом Военно-Воздушных Сил ООН, в дверь тихонько постучали. Вздохнув, я отложил в сторону бумаги и потер спину:
– Да?
Строевым шагом вошел рыжеволосый гардемарин и замер по стойке «смирно». За ним проследовал одетый в серую униформу кадет.
– Гардемарин Тадеуш Ансельм прибыл, сэр! – Он отдал честь.
– Вольно.
Изящным движением он принял стойку «вольно» и заложил руки за спину.
– Кто вы… А-а… мистер Биван.
– Дэнил Бевин, сэр. – Голос юноши еще не установился на низком регистре.
Я проигнорировал кадета:
– Что привело вас сюда, мистер Ансельм?
– Я сопровождаю кадета, сэр!
– Отлично. Считайте, что вы свою задачу выполнили.
– Да, сэр. – Гардемарин замялся. – Могу я считать себя свободным?
– Что вам было приказано? – смягчился я.
– Вернуться на базу в Девон, как только буду свободен, сэр.
Если он такой же, как и все гардемарины, которых мне доводилось видеть – каким я и сам был в его возрасте, – он лелеет мечту побывать в другом городе.
– Отлично, но несколько дней вы не будете свободны У вас есть деньги на мелкие расходы?
– Нет, сэр.
У Хазена, судя по всему, было строго с бюджетными расходами. Что ж, это была моя собственная ошибка – когда-то я стал совать свой нос куда не следует.
Я вызвал охранника.
– Проводите гардемарина в гостевую комнату. Мистер Ансельм, мне необходимо ваше пребывание здесь в течение нескольких дней, на случай, – я принял сердитый вид, – если потребуется наказать кадета. – Если у Бенина есть хотя бы капля ума, он не воспримет это чересчур серьезно, в то же время кадетов полезно держать в некоторой неопределенности. – Однако каждый день до полуночи вы мне не понадобитесь. И вам не обязательно все это время находиться в резиденции.
– Да, сэр! – просиял Ансельм.
– Это все.
С академической вышколенностью гардемарин повернулся кругом и вышел строевым шагом.
– Кресло, повернись… о, не надо. – Я объехал вокруг стола, чтобы оказаться прямо перед Бевином. – Видите, что ваши друзья «зеленые» сделали со мной?
– Это не мои друзья!
– Ты хочешь, чтобы тебя выпороли? – взорвался я.
– Больше не хочу, сэр.
Тогда держи язык за зубами. – Я сделал паузу. – Что значит «больше»? Он покраснел:
– После вашего отъезда сержант меня наказал.
– За что?
– За споры… с вышестоящими лицами, – сказал он неохотно.
– Важно не то, что именно вы говорите, Бевин. – Мне следовало признать, что парень довольно храбр. – Важно, как вы говорите. – Нет необходимости устраивать ему разнос в нашу первую встречу. – Итак, расскажи мне о себе. Ты англичанин?
– Из Манчестера. – Он застенчиво улыбнулся.
– А я вырос в Кардиффе. – Впрочем, конечно, он это знал. Это все знали. – Из флотской семьи? – Многие в ВКС были офицерами в третьем поколении или больше.
