Ознакомительная версия.
Человек споткнулся. Высокий расписной колпак сбился, обнажив синяки под глазами, ссадины, разбитые до ран губы.
- Еретик!
- Убийца!
- Сдохни!
Это – еретик?
Для лучшего обзора, Саша вытянул шею и прикусил язык.
Хвоста – нет, рогов тоже. Человек как человек. Побитый. Даже немного жаль.
Толстый священник забрался на помост под люком и что-то закричал высоким писклявым голосом.
Саша был разочарован. Он ожидал страшилище, а увидел… может, это не совсем еретик, или… самый захудалый из них?
Толпа за спиной ревела и улюлюкала, встречая каждое слово толстого приветственными криками.
Александр не смотрел на них. Он смотрел на еретика. Еретик смотрел на людей внизу. Побитые губы двигались. Кровавые раны складывали слова. Одно слово. Саша отчетливо услышал его, словно стоял рядом.
- Простите.
Кажется, толстый закончил.
Плечистые армейцы, подхватив под руки, потянули еретика к люку.
Саша не заметил, когда крышка того успела открыться, обнажив черный зев.
Не останавливаясь, конвоиры поднесли казнимого к дыре и бросили в нее.
Толпа взревела.
Разочарованный мальчик недоумевая крутил головой.
Он уже стал мужчиной?
***
Без ответа не в пользу и Заветы.
Из сборника «Устное народное творчество»
Майдан был заполнен до краев.
Казалось, пришли все обитатели Ковчега. Может, оно так и было. Во всяком случае, Великий Пастырь Авраам Никитченко давно не видел такого скопления народа.
Головы, головы, головы.
Людские головы.
Лысые и заросшие, длинноволосые и стриженные, в головных уборах – от тюбетеек до платков – и без.
Море голов.
Узкий редут волнорезов, отделяющих бушующее море от берега, где обосновались священники, образовывали две шеренги солдат Армии Веры.
Плечом к плечу. Дубинки нервно подрагивают в потеющих руках.
Авраам Никитченко никогда не видел моря. Видеозаписи, старые фильмы не передавали, не вызывали и десятой, сотой доли тех ощущений, эмоций, которые рождала бесконечная голубая стихия в душах землян. Он читал стихи и не понимал их, перелистывал романы и недоуменно пожимал плечами.
Что может быть романтического, завораживающего в огромном количестве воды?
Теперь, перед лицом иного, но тоже моря – моря человеческих голов. Стихии, на первый взгляд спокойной, даже успокаивающей, но в любой момент готовой вырваться, прорваться, проявить буйный нрав, выплеснуть скрытую мощь, дабы в безумии ослепленного смести все на своем пути: солдат, Пастыря… о-о-о – он – Великий Пастырь Авраам Никитченко понял слова Заветов: «Понимание сродни знаниям - приходит с опытом; в отличие от знаний – воспользоваться им зачастую поздно».
И хотя в море голов каждый двадцатый был либо переодетым солдатом Армии Веры, либо тайным осведомителем Высокого Трибунала, спокойствия это не прибавляло.
Авраам Никитченко слегка мотнул головой, отгоняя подобные мысли. Сегодня особый день! Прочь сомнения, страхи! День его триумфа и триумфа Матери Церкви!
Недальновидные глупцы внизу думают – они пришли просто на казнь.
Нет!
В свое время Авраам Никитченко изучал историю. Историю Земли, цивилизаций, историю Церкви, неотделимую от человечества. Сейчас, глубины памяти выдали словосочетание, аналогию как нельзя подходящую к моменту.
Крестовый Поход!
Именно!
Он – Великий Пастырь, мало что понимающие люди внизу, солдаты Веры и даже озлобленные техники присутствуют именно при зарождении, начале Крестового Похода.
Вооруженной борьбы за Святое Дело.
Разряженный Совет Церкви в полном составе сидел здесь же. Рядом с Великим Пастырем. Ближайшие соратники. Закадычные враги. Даже они не понимали, или недопонимали всего творящегося на Майдане. Под люком. Истории! Легенды! Так уж получилось – их история неизменно связана с Утилизатором.
Море загудело, совсем как в фильмах, людскими головами пошла рябь. Плотнее сжались плечи солдат Армии Веры.
Великий Пастырь знал, что произошло.
Он даже не повернул головы.
Вывели заключенного.
Необычно выпрямленный и необычно бледный юноша стоял между солдатами.
Авраам помнил эти глаза, когда наглец читал свои стишки. Уже не так блестят. А скоро потухнут навеки.
Юрий Гопко. Имя отчего-то врезалось в память.
Скоро оно исчезнет, вместе с обладателем. Растворившись в десятках имен жертв Крестового Похода.
Жертв не помнят.
Помнят победителей!
А победитель он – Авраам Никитченко.
- Смерть!
- Смерть еретику!
По замыслу, крики шпионов должна подхватить толпа, скандируя в едином порыве.
И величайшие замыслы терпят крах.
Толпа молчала. Мало того – не двигалась. Из неспокойного моря, превратившись в монолит.
Всему свое время.
Еще будут. Кричать. Скандировать. Проклинать.
Всему свое время.
Вперед выступил Ритор.
- За нарушение канонов Матери Церкви. За порочащие ее публичные высказывания. За мысли и действия, признанные еретическими. Юрий Гопко - цех техников, ученик, приговаривается Высоким Трибуналом…
- Остановитесь!
Крик, как падение предмета в абсолютной тишине.
Вздрогнули зрители. Вздрогнули первосвященники. Вздрогнул и замолчал Ритор. Вздрогнули даже обученные солдаты Армии Веры.
Не вздрогнул один Великий Пастырь.
Он ждал, более того – молил Учителя об этом крике.
И крик раздался. Очередное доказательство святости дела.
Море разошлось. Где-то Пастырь читал о подобном…
На образовавшемся пяточке, один в поле возвышался Этьен Донадье – старшина техников.
- Отпустите его!
Этьен, Этьен. Близкий друг, лучший враг.
Все идет, как по писанному. Жаль, окружающие глупцы не понимают, не знают режиссера.
Ничего, еще поймут, узнают, оценят.
- Нет.
Авраам даже не сдвинулся с места и не повысил голос. Еще придет время потрясания кулаков и громового крика.
- Отпустите! Последнее предупреждение!
А вот это интересно. Угроза. Не совсем по сценарию, но тоже ничего. Невозможно же требовать от актера дословного следования пьесе, которую он даже не читал.
- Предупреждение! Мне – Великому Пастырю, нам – цвету Церкви! – здесь можно и подняться, и голос повысить. – Да как смеешь ты! Ты!
Авраам Никитченко видел, как напряглись капитаны Стражи, ловя каждый жест патрона. Преданные люди заняли положенные места не только в толпе, но и в секторах – у жилищ техников.
Рано.
- Арестовать его!
Нарушая мол волнорезов, к Донадье двинулось пол десятка фигур с дубинами.
Словно по волшебству, море родило пол десятка мужчин в синих одеждах. Жидкий индиговый строй замер перед руководителем. Жалкая преграда.
Все шло даже лучше, стремительнее, чем он предполагал.
Вот теперь пришло время заветного жеста.
И слов.
- Арестовать их всех!
Засуетились армейцы.
К месту предполагаемой схватки начали усиленно пробиваться неприметные люди. Их соратники уже брали в плотное кольцо редкие синие островки…
Защитники Донадье подняли небольшие темные палки.
О-о! Овцы, оказывается, готовились, отращивали клыки. По примеру Армии Веры обзавелись дубинками. Слабое утешение против тренированных бойцов, но так даже интереснее.
Из дубинок вырвались лучи. Неяркие, тонкие, как карандаш. Лучи на миг соединили концы дубинок с телами солдат.
Остро запахло паленым мясом.
Схватившись за те места, куда упирались лучи, солдаты упали.
- Что за?..
Сдвинулись с места оставшиеся воины. Глаза блестят, рты перекошены, руки занесены для ударов.
И снова лучи.
Причем, не только вокруг Донадье, но и в толпе.
Запах мяса становится почти нестерпимым.
Около десятка солдат падают… Замертво?
Толпа рождает крик, он идет, набирает обороты, силу…
Солдаты, верные армейцы в недоумении останавливаются. Несколько отчаянных смельчаков с возгласами кидается на техников и падает. Мертвыми. С перекошенными ртами. В груди – обугленные дыры. Вот откуда разит жаренным.
Выверенный сценарий, отрепетированная пьеса дает сбой. Актеры несут отсебятину, статисты выходят на авансцену, чтобы родить длинные монологи, оркестр, вместо положенного набата, играет польку, в такт которой приплясывают декорации.
Откуда?
Как?
Почему?
Учитель, я же служил тебе! Как ты можешь спокойно смотреть на такое!
Откуда эти дубинки, рождающие лучи? И что за лучи? Не иначе сам Нечистый надоумил синеробых!
Учитель! Если ты есть, самое время вмешаться! Помочь истинным слугам твоим!
В исступлении отчаянного, Авраам делает знак конвоирам.
Ознакомительная версия.
