— Тебе незачем бояться.
Вдруг юношеское лицо обрело четкость, будто с него сошла тень... нет: покров неведения. Правильные черты, черные глаза и волосы, слабая поросль бородки. Он мог бы сойти за одного из ее приятелей.
— Я принял этот облик, поскольку решил, что так тебе будет легче.
— Вы что, не люди?
— Нет. В отличие от вас, людей, мы способны принимать различные формы. Мы все объединены, но... — Он ухмыльнулся: — Мы разные. Так что прошу любить и жаловать меня в этом самом приятном для тебя обличье. Во всяком случае, пока.
Видимо, они сменили тактику или научились лгать еще убедительней. Рита отвернулась от юноши и артефактов.
— Дай мне побыть одной, пожалуйста. Отпусти домой.
— К сожалению, не могу. Твой дом сейчас претерпевает усовершенствования.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Теперь твоя планета под нашей опекой. Пожалуй, пришло время оставить эту иллюзию и узнать нас получше. Ты готова?
— Я...
— Позволь объяснить. Это вроде сна наяву, с его помощью наши ученые пытаются облегчить тебе переход в новую жизнь. Я начальник исследовательской службы и только что прибыл сюда для беседы с тобой. До этого ты разговаривала с моим подчиненным. Я лучше знаю ваш народ. В этом иллюзорном состоянии ты провела несколько лет вашего времени. Поскольку нанести нам ущерб ты не способна и поскольку сведений, полученных от тебя, пока достаточно, в иллюзии нет необходимости, и я решил, что можно позволить тебе проснуться. Когда будешь готова, ты проснешься, и тогда окружающая тебя обстановка будет настоящей. Понимаешь?
— Ничего я этого не хочу, — сказала она. Несколько лет? А ведь кажется, будто она отключилась всего на мгновение. Леденящим темным щупальцем в мыслях зазмеилось отчаяние.
Ощущение холода сгинуло, зато пошли приступы легкой боли. Растаяли иллюзии Родоса и дома Патрикии. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит на твердой и теплой поверхности в квадрате света, который имел оттенок раскаленного угля и понемногу мерк. Кожа саднила, как расцарапанная. Рита взглянула на свои руки — красные, будто в солнечных ожогах.
За пределами светового квадрата виднелся темный человеческий силуэт. А кругом владычествовала тьма цвета маслины — цвета сна до его начала или после конца. Рите было дурно.
— Я больна, — прошептала она.
— Это пройдет, — пообещал силуэт.
— Ты ярт? — Рита попробовала сесть. До сего момента она не решалась произнести этот вопрос вслух — боялась ответа. Сейчас, охваченная безнадежностью, она смотрела на силуэт.
— Я пытался решить, что означает это слово. Возможно, это мы, но ведь ты никогда не встречалась с яртами. Бабушка тоже. Вы о яртах знаете только понаслышке. Мы такого слова не употребляем. Вероятно, народ твоей бабушки не способен выговорить нашего самоназвания или перенял этот термин у иных, нечеловеческих рас. Как бы то ни было, я могу дать утвердительный ответ.
— Мне говорили, что вы воюете против людей.
Фигура в тени предпочла уклониться от признания.
— Нас много, мы разные и способны менять свою форму по желанию. Не только форму, но и функцию.
Рите полегчало, если не физически, то душевно. Отчаяние разжало хватку; вместе с яркостью сияния (уже коричного цвета) умерилось странное чувство жаркого холода. В маслиновом сумраке загорались новые огни, тусклые, уютные.
— Я на Земле?
— В том явлении, которое вы называете Путем.
Дыхание сорвалось, и она с трудом подавила стон. Слова незнакомца означали для нее все и ничего. Можно ли верить этим существам?
— А мои друзья живы?
— Они здесь, рядом с тобой.
Увертка, решила она. И спросила заново:
— Они живы?
Силуэт шагнул вперед, появилось лицо в мягком нимбе. Рита съежилась, очень резко ощутив, что это не сон и не иллюзия. Лицо было волевым, но не слишком выразительным. Чистая кожа, узкие глаза. Не из тех, что в толпе привлекают к себе внимание. Ни богоподобное, ни чудовищно ужасное. Незнакомец носил куртку и брюки — как солдаты, с которыми Рита путешествовала несколько лет назад, если ей не солгали.
— Хочешь с ними поговорить?
— Да. — Она задышала чаще. Провела ладонью по своему лицу — никаких перемен. Перемены? Почему она их страшится? Потому что пленившее ее существо выглядит как человек?
— Со всеми? — спросил ярт.
Секунду она глядела вниз, шевеля губами. Потом вымолвила:
— С Деметриосом и Оресиасом.
— Дай нам, пожалуйста, немного времени. Мы выполним обещание.
— Не чаяла снова тебя увидеть, — холодными синими и зелеными пиктами сообщила Рам Кикура.
Ольми многозначительно улыбнулся и вслед за Мирским и Корженовским прошел в конференц-зал для телесных, зарезервированный под «Проект «Содружество» Рам Кикуры. Дизайн подражал земной обстановке, точнее — интерьеру промышленного офиса середины двадцатого века: аскетичные стулья из металла и дерева, длинный деревянный стол, голые стены цвета обглоданной кости, и лишь на одной — панель дисплея.
— Извините за примитивизм.
— Ничего, навевает воспоминания. — Ланье ощутил холодок между Кикурой и Ольми. Похоже, Ольми относился к этому спокойно; впрочем, Ланье ни разу не видел его раздраженным. — В таких кабинетах я провел немало долгих часов.
— Наши земные гости все еще в городской памяти, — сказала Рам Кикура. — Мы силимся отдалить неизбежное фиаско. Карен подойдет минут через пять. Я от нее слышала, что в последние два дня набрало силу несколько нечистоплотных группировок. Нексус решил открыть Путь, да? — Она старалась не смотреть Ольми в глаза.
Корженовский стоял с недоуменным видом, ощупывая стул.
— Да, — ответил он, мгновенно выйдя из задумчивости. — Нексус принял решение и ставит его на голосование перед Гекзамоном. Но участвовать в референдуме будут только объекты и Пух Чертополоха.
— Видно, они затеяли оживить законы Возрождения. Давно надо было вымарать их из сводов. — Горечи и злости в голосе Рам Кикуры звучало больше, чем в день ее первой встречи с Ланье. На ней тоже сказались возраст и Возрождение, хотя за сорок лет ее внешность и стиль почти не изменились.
Ольми, упругой львиной поступью расхаживавший вокруг стола, замер и спросил:
— Ты уже знаешь историю господина Мирского?
Рам Кикура кивнула.
— Постольку, поскольку она затрагивает и меня. Это ужасно!
От удивления у Мирского округлились глаза.
— Ужасно?
— Чудовищная грязь. Чудовищное святотатство. Я родилась и выросла в Пути, и все-таки... — Казалось, она вот-вот начнет плеваться. — Открывать Путь и держать открытым не просто глупо. Это подло!
