Ознакомительная версия.
— Душа, став чистым духом, охватывает и постигает всю Вселенную. Человек с такой душой отражает во всем своем существе неизреченный свет, которым Бог наполняет бесконечность… Видимые миры изменяются и проходят, но невидимый мир, что служит их началом и их концом — бессмертен. Психея божественна, Герман. Почувствуй ее, прислушайся к ней…
Гридину казалось, что вот-вот раздвинутся все горизонты, и хлынет отовсюду свет иного.
Однако он знал, что он — земной человек. Обученный. И будь его Психея хоть трижды божественной, она должна подчиняться приказам мозга. И не устремляться в данный момент к божественному Разуму, а сосредоточиться на выполнении задачи. Черная женщина была хороша, и речь ее была хороша, но… Порой так не хочется утром вставать и делать зарядку, и совершать пробежку, но — надо.
И хоть и парила часть его существа где-то в зазвездных сферах, в окрестностях Божьей обители, другая часть продолжала наблюдать за окружающим. Или за тем, что казалось окружающим.
Сквозь потоки серебристых рыб, сквозь хрустальный звон колоколов, вещающих об ином, Герман увидел, как на той стороне улицы, наискосок от него, выскочила из-за угла пятиэтажки девчонка со странным знаком на руке. Знаком Психеи? Она размахивала на бегу родным гридинским «глоком», но не стреляла и явно держала курс к троллейбусной остановке. Черная женщина, кажется, не замечала ее и продолжала говорить, но серебристые рыбы теперь плыли не сквозь, а мимо Германа, уже потускневшие, уже теряющие силы.
Он встал и шагнул вперед, на проезжую часть проспекта. Он видел то, чего не видела Ира, но от чего, вероятно, она и убегала. Пятиэтажка позади нее таяла, как снег под жарким солнцем. И деревья тоже таяли, и трава, и асфальт. Словно гнались за ней по пятам лангольеры плодовитого, как крольчиха Стивена Кинга, сантиметр за сантиметром, метр за метром пожирая реальность.
Если это была реальность.
— Психея… Герман… Излучение истины и красоты… Духовное состояние восьмой сферы… — доносилось со скамейки.
— Стреляй! — крикнул Герман, делая еще один шаг вперед.
Но Ира стрелять не стала. Поднырнув под ограждение, она выбежала на проезжую часть и чисто женским неловким движением бросила пистолет в сторону Гридина, как девчонки бросают мячик на уроках физкультуры. «Глок» упал на асфальт, скользнул по нему, как по льду, и оказался у ног мигом подлетевшего Гридина.
— Не слушайте ее! — выпалила, подбегая, Ира. — Она шизанутая! Давайте, бежим отсюда, я знаю, где можно пересидеть. А то сейчас накроет!
— А почему не стрельнуть? — осведомился Гридин, уже подобрав пистолет.
— Стреляла… Бесполезно! — Девушка схватила его за руку и, оглянувшись на невидимых лангольеров, попыталась потащить за собой. — Но вы попробуйте на всякий случай. Может, у вас и получится, это же ваш пистолет.
— Так, без паники, Ирина, — ровным голосом сказал Герман и освободил руку. — Убежать всегда успеем.
Он оглянулся на скамейку. Черная женщина уже не сидела, а стояла. Губы ее продолжали шевелиться, лицо было застывшим, а темные глаза так пронзительно смотрели на него, что Герману стало немного не по себе. Это был взгляд панночки, увидевшей наконец Хому Брута.
«Ну точно — черные пули, — подумал он. — Вий, понимаешь, переодетый…»
У него не поднялась бы рука стрелять в нее. Если, конечно, речь бы не шла о спасении собственной жизни.
Он повернул голову в ту сторону, откуда примчалась девушка, и обнаружил, что исчезло уже метров двадцать газона с прилегавшим к нему дорожным ограждением, и невидимки вгрызаются в асфальт проезжей части, превращая его в ничто. Ничто со скоростью бегущего трусцой человека подбиралось к ногам Гридина и девушки.
— Самое время, — сказал Герман молча наблюдающей за ним Ире и открыл огонь веером, после каждого выстрела чуть меняя прицел.
Граница между пустотой и асфальтом застыла на месте, а потом мир треснул и раскололся. Точнее, расплескался. Словно в воду, где отражалась городская улица, бросили камень, а потом еще один, и еще… Подернулись рябью и закачались уцелевшие пятиэтажки, вверх-вниз запрыгали павильончики, заколыхались кусты, сместились и развалились стволы деревьев, и багровое небо усеяли черные кляксы, будто брызнули туда тушью. Асфальт под ногами у Гридина заходил ходуном, и Герман уже приготовился падать в эти волны, но тут же понял, что они иллюзорны.
«Скопище симулякров[23]», — подумал он, опустив пистолет. И увидел, что пустота вновь поползла к нему, а окружающее обрело свой первозданный непоколебимый вид.
— Нужно переждать, — повторила Ира. — Видите, не помогает. Тут недалеко.
— Ты так считаешь? — с сомнением спросил Герман. — Может, просто постоять на месте?
— Я не считаю, я знаю! Останетесь стоять — и он вас вышвырнет. Да так, что и дорогу обратно не найдете. — Ира взглянула ему за спину, и глаза ее расширились. — Сзади!
Гридин крутанулся на месте, вновь вскидывая «глок». На остановке было пусто, и неслась оттуда к ним со скоростью истребителя огромная черная ворона.
На этот раз думать о симулякрах он не стал, а просто привычно вскинул пистолет и нажал на спусковой крючок. Хотя сирена и помалкивала.
— Психея!.. — хриплым колоколом каркнула птица, прежде чем вознестись к небу и слиться с одной из медленно съеживающихся черных клякс.
Полоса пустоты была уже совсем рядом, и можно было представить, как неслышно работают невидимые зубы.
— Давай, Вергилий, веди, — сказал Герман.
Ира тут же сорвалась с места, как на стометровке. Она наискось пересекла проспект, вернувшись на ту же его сторону, откуда появилась, только гораздо правее. Оглянулась, увидела, что Гридин не очень спешит, и, остановившись у ограждения, нетерпеливо махнула рукой:
— Быстрее, Герман! А то засекут!
Услышав это, Гридин тоже вообразил себя рысаком и с разбега перемахнул через красно-желтую ограду. На ходу обернувшись и убедившись в том, что невидимки не успевают за ними, он вслед за девушкой обогнул угол дома. И успел скользнуть взглядом по объявлениям на стене. К знакам они, кажется, никакого отношения не имели: «сдаю комнату…», «срочно меняю…», «отдам двух котят, красивые, девочки…»
Они пробежали через двор с крышками погребов вокруг сиротской детской площадки и двумя-тремя лавочками у подъездов, и девушка наконец перешла на шаг. Вероятно, она точно знала, что делает, поскольку без раздумий прошагала к крыльцу очередной пятиэтажки и открыла дверь.
— Сюда.
Герман, оглянувшись еще раз, вошел следом за ней.
Подъезд был самым обыкновенным, с почтовыми ящиками, обитыми дерматином дверями квартир и исцарапанными бело-синими стенами, с тут и там отвалившейся штукатуркой. Ира поднялась на площадку между первым и вторым этажом, посмотрела в окно и села на лестницу, лицом к пыльному стеклу, где в комках паутины покоились мумии мух. Приглашающе похлопала ладонью по ступеньке, и Герман устроился рядом, с пистолетом в руке.
Ознакомительная версия.
