Иван прошел еще метров десять и остановился.
Со стороны чуждых кораблей к нему шел разумный ксенобианин.
* * *
Принимая рискованное решение, Иван полагался не только на логику и здравый смысл — немаловажную роль сыграло его личное мировоззрение, вернее, та часть, что касалась субъективных оценок лейтенантом царившего на Земле до вторжения Чужих миропорядка.
На планете существовали серьезные очаги напряженности, шло молчаливое противостояние таких сил, которые были способны разорвать родную планету, в буквальном смысле расколов ее на куски в случае прямого военного конфликта.
Что позволяло сверхдержавам, обладающим ужасающими по совокупной мощи ядерными потенциалами, сосуществовать друг с другом, не развязывая войны?
Паритет.
Равенство сил, когда каждая из сторон прекрасно сознавала, что в результате конфликта победителей не будет.
Глядя на приближающегося ксенобианина, Иван думал о том, что всего месяц назад Чужой не стал бы говорить с ним по простой причине: пришельцы владели планетой, они являлись хозяевами захваченных территорий, но теперь все круто изменилось, и, посмотрев на два последних черных корабля, Лозин мог с уверенностью предсказать, что диалог состоится.
Разум и душа лейтенанта балансировали сейчас на зыбкой грани, по одну сторону которой мутным прибоем глухо восставала боль, выталкивая из памяти ужасающие картины разрушенных городов, превратившихся в мрачные кладбища для миллионов людей, а с другой стороны брезжила слабая полоска здравого смысла, едва ли подкрепленная чем-то еще, кроме разумной потребности в информации.
И еще Иван понимал — прежде чем покинуть этот остров, он будет вынужден принять окончательное решение относительно дальнейшей судьбы остатков ксенобиан.
Тяжкое бремя для лейтенанта…
Ксенобианин остановился в нескольких шагах от него.
Наступила минута гнетущее тишины, в которой два существа пытались как-то понять, оценить друг друга.
Первым тишину нарушил щебечущий голос Чужого.
— Ты пришел покончить с нами, человек? — перевел издаваемые им звуки автономный прибор, встроенный в коммуникационную систему боевого скафандра.
— Нет, — ответил Иван. — Я пришел говорить.
— Разве слова имеют смысл?
— Для меня — да, — ответил лейтенант, глядя на ксенобианина сквозь дымчатое забрало гермошлема.
В конце концов, чего я опасаюсь, — внезапно подумалось ему. — Сколько раз я вдыхал их флюиды, и ничего, жив, микромашины справились даже с токсином…
Лозин поднял руку и откинул вверх забрало гермошлема, открывая свое лицо прогорклому ветру, который дул со стороны безжизненных, покрытых прахом пространств, как бы говоря этим жестом: я на своей Земле…
— Твой сородич ответил на два вопроса, а потом покончил с собой, — произнес Иван. — Меня не устраивает подобный диалог.
Видимо, Чужой не до конца понял смысл высказанной фразы.
— Он умер? — уточнил ксенобианин.
— Да. По собственному желанию. Но предварительно он успел назвать местоположение вашей звездной системы. Мне непонятна нелогичность его действий.
Представитель чуждой расы долго размышлял над длинным набором чирикающих звуков, а затем ответил.
— Это невозможно. Никто из нас не умирает добровольно.
Иван постарался мысленно подобрать более краткие формулировки и произнес:
— Ему ничто не угрожало. Я находился рядом с ним.
— Его убили, — не тратя времени на раздумья, категорично ответил ксенобианин.
Иван машинально покачал головой.
— Это исключено.
Чужой повернулся, глядя в открытое лицо человека.
— Не всякий враг видим и осязаем, — неожиданно заявил он.
Что он имеет в виду?! — подумал Иван и потребовал:
— Поясни!
Устройство автоматического перевода издало короткий сдавленный звук.
Ксенобианин молчал.
— Отвечай на мои вопросы, — медленно, сдерживая внезапно вернувшуюся ярость, повторил лейтенант. — Из каких соображений вы атаковали Землю? — Он подождал завершения перевода и продолжил: — Наши исследования показали, что биосфера Земли неприемлема для вас. Это первый вопрос. — Он вновь выдержал паузу. — Второе: откуда вы получили сведения о нашей цивилизации? И третье: почему твой сородич заявил перед смертью, что вы уже проиграли некое противостояние еще до вторжения на Землю?
Перевод длился около пяти минут, наконец чирикающие звуки стихли.
Чужой долго стоял, потом внезапно сел на землю и принялся что-то чертить пальцем на тонком слое покрывавшего ее праха.
Закончив непонятный узор из точек и линий, он поднял голову и прощебетал:
— Ты ничего не знаешь о космосе, человек. А мы ничего не знати о вашей расе. Ложь — это ваш термин, которого не ведали мы… — Он внезапным движением стер нарисованную схему и, медленно поднявшись с земли, позвал:
— Пойдем.
* * *
— Дима, ты меня слышишь?
— Да, командир!
— Прикажи кибернетическим системам боевых машин блокировать остров Я иду внутрь ксенобианской «подковы».
— Зачем?! — не понял Логинов.
— Так надо, Дима. Следи за обстановкой. Если через час я не выйду наружу, можешь начинать атаку.
Внутри чужого корабля царил густой полумрак.
Ксенобианин уверенно вошел в открывшийся тоннель, похожий на ребристую глотку исполинского животного. Лозин, так и не закрыв гермошлем, молча следовал за ним, пока они не оказались в небольшом полусферическом зале.
Чужой подошел к стене, коснулся какой-то известной ему точки, и поверхность пола вдруг заволновалась, выпучиваясь в виде трех образований.
Спустя некоторое время Лозин понял, что перед ним сформировалось подобие стола и двух кресел.
Стараясь не выказать своих истинных чувств, лейтенант опустился в одно из них, ощущая, как что-то мягко просело под его весом.
Неужели все вокруг — живая ткань?
Чужой сел напротив, снял дыхательный прибор, открывая лицо, и положил свои четырехпалые руки на импровизированный стол.
— Я отвечу на твои вопросы, человек. — Он коснулся поверхности стола, и сумеречное помещение залил неяркий рассеянный свет.
— Так хорошо?
— Да.
— Тогда смотри.
Ксенобианин начал водить пальцем по поверхности стола, вычерчивая ту же схему, которую он пытался изобразить на слое летучего праха, оставшегося после уничтожения земной растительности.
Закончив, он жестом привлек внимание Лозина.
— Это Земля. — Он указал на точку, к которой с двух сторон, постепенно сближаясь, вели два прямых отрезка, один длинный, а второй короткий.
