Андрей Ливадный - Резервный космодром

Грязная жизнь коснулась ее, толкнула грубо и больно, от полученного удара реальность как будто вывернулась наизнанку, пошатнувшийся разум не сумел найти точку опоры, и вслед в пропасть сорвалась душа…

Мир машин постепенно стал ее врагом.

Мир людей представлялся скопищем лжецов, спрятавших свою истинную сущность под масками.

Она бежала сюда, и жила, как в затянувшемся страшном сне, ожидая, что ее все же найдут и уничтожат.

И вот мир машин, которого она так опасалась, внезапно вторгся на просторы Алексии, навис над планетой громадой чуждого корабля, вспахал землю воронками, обострил все отрицательное, что копилось внутри, стер очарование единственного вечера, когда ее душа после многолетнего перерыва, робко, настороженно соприкоснулась с душой мнемоника — спокойной, открытой, не несущей зла.

Ей на миг показалось, что прошлое обратимо, но словно в издевку, ставя жирный крест на очнувшейся надежде пришла нежданная беда, и опять ее принесли машины, как будто ни одно существо во вселенной не в состоянии прожить без них…

Пережитое потрясение сорвало все защитные вуали, в которые так старательно куталась душа, освободило разум, дремавший под гнетом строгих запретов, когда она, затаив дыхание, следила за яркими, похожими на пылающих фантастических птиц сигнатурами, что взмывали в хмурые предрассветные небеса, навстречу неизведанному сонмищу пришлых механизмов.

Что-то случилось с ней пока «Стилетто» и «Х-Страйкеры» круто уходили ввысь, растворяясь в бледных красках рассвета, будто исчезая навеки, но разум, стряхнувший оковы запретов, не вернулся в отведенное ему узилище, он взбунтовался, непонятно почему и зачем, ведь ей не дорог никто на свете, на Алексию обрушилась не ее личная беда, и тающий в небе след взмывших в заоблачные высоты душ не должен находить отклика среди серых красок сумеречного личного восприятия данности.

Глупцы.

Ей на секунду стало стыдно собственной мысли, но разве так необходимо плодить машины, разве нужно самим уподобляться кибернетическим системам, чтобы потом вот так вдруг, внезапно начать пожинать плоды еще одной безудержной экспансии еще одного научно-технического прогресса, вырвавшегося за рамки здравого смысла, о чем немо свидетельствовали еще истекающие горьким дымом воронки?

В первый раз за последние годы, она яростно спорила сама с собой, нападая и защищаясь, а разум, освободившийся от гнета постоянного самоконтроля, вдруг, задействовав запрещенные Ингой возможности, сам по себе потянулся туда, ввысь, где все ярче и злее обозначали себя энергетические сигнатуры, сопровождавшие разгорающуюся схватку…

И вдруг они начали падать.

Одни возвращались неуверенно и неровно, уходя к руинам резервного космодрома, будто смертельно раненные птицы, иные нестерпимыми пылающими болидами врезались в атмосферу, распадаясь на фрагменты, сгорая среди перистых облаков, и… вздрогнула душа, неровно, глухо и трепетно отозвалось сердце, что-то близкое, понятное, но забытое рванулось из глубин подсознания, стало больно, так больно, словно она сама горела в обломках аэрокосмических истребителей, и вдруг все изменилось…

Она больше не управляла собой.

Вадим, не подозревая того, пошатнул ее скепсис, если не стер, то размыл до полной неопределенности казавшийся таким ясным, неоспоримым образ врага, разбудил в ее подсознании всю память прошлого — чудовищно-страшную, и нежно-наивную, вновь швырнул ее в омут сомнений и… ушел, взмыл туда, в бездонную чернь, где, заслоняя рисунок звезд, над планетой нависло техногенное исчадие иного разума.

Лжецы и трусы попрятались бы по бункерным зонам, оставив войну машин — машинам, они сидели бы как крысы в норах, ожидая пока несостоявшийся сеанс связи с системой Алексии приведет сюда уже созданную людьми несокрушимую мощь.

Почему они не поступили так?

Ответ был ясен, но он ломал все прошлые выводы и поступки, заставлял устыдиться себя самой.

Они защищали ее. Пусть «в том числе», не выделяя Ингу среди других населявших планету людей, но защищали, рисковали жизнями, погибали…

Ее сухие потрескавшиеся губы что-то шептали, невнятно, едва слышно, а руки не находили себе места, побелевшие пальцы вцепились в подлокотники кресла, она уже не контролировала внутренние порывы, проиграв циничную схватку со своим очнувшимся прошлым.

Инга считала боевых мнемоников жестокими лицемерами, она ждала, что однажды один из них придет за ней, но появился Рощин, возможно даже распознал ее, но вместо презрения и смерти подарил сдержанность, пытаясь улыбнутся ее колкостям…

Нет, ошибиться я не могла.

Оставалось лишь одна возможность примирения взбунтовавшегося разума, сжавшейся в комок души, и расколотого на две половинки прошлого — остаться собой, но признать, что не все вокруг трусы, лжецы и сволочи…

Как будто треснула скорлупа так долго и больно стеснявшая ее движения.

Она с болезненным наслаждением отдалась порыву, теперь уже осознанно раскрывая тщательно замурованный под запретами врожденный потенциал своего рассудка, еще не понимая, чем и как сможет помочь им — погибающим в заоблачных высотах, и вдруг…

Она сидела в водительском кресле всепланетного вездехода, полуприкрыв глаза, как не делала уже очень давно, и перед ее мысленным взором, будто последние угольки догорающего сражения, вдруг вспыхнула распадающаяся на части сигнатура «Х-Страйкера»…

Вадим.

Это была его машина, безжалостно разрубленная множеством лазерных лучей, разорванная на уродливые фрагменты серией внутренних взрывов, — аэрокосмический истребитель распадался на части уже в границах атмосферы Алексии, сердце Инги на миг остановилось, разум впитывал гибельную картину, а душа уже не искала веских причин и оснований, чтобы рванутся туда, к горящим обломкам, отыскивая среди потерявшей смысл конфигурации энергетических полей единственную искру понятной, не утратившей функционального значения сигнатуры.

Она нашла ее, вырвала из полыхающих искажениями помех — спасательную капсулу катапультированного пилот-ложемента.

Сколько раз она проходила этот обязательный тест на распознавание одной единственной, но исключительно важной в условиях любой обстановки суммы энергетических полей?

Сотни?

Тысячи?

Знание было так прочно закреплено на уровне инстинктивного восприятия, что ошибиться было попросту невозможно.

Ее побелевшие пальцы отпустили подлокотники, коснувшись сенсоров управления примитивной, но мощной машины.

Впервые за многие годы она отдала мысленный приказ: