Кончилось все так же внезапно, как и началось. Только стонали тягучим послезвучием расстроенные струны душ, которых раскаленным смычком коснулось чужое страдание такой немыслимой силы и остроты.
Зоров лежал в прежней позе, отвернувшись к стене.
Де Виньон, Чалмерс, Ларсен, Шароши, Эйфио, Троекуров и Ли Фунг тихонько вышли из каюты. Последней покинула ее Ольга Уинсток-Добровольская, задержавшись на пороге и долгим взглядом прощаясь с Зоровым. В ее глазах стояли слезы.
– Я догадывалась, какого рода боль терзает Зорова, – тихо произнесла Ольга, когда они вновь сели за стол в “кают-компании”. – Любовь его и Джоанны, трагически оборвавшаяся смертью девушки, в которой Зоров винит себя… воистину великие страдания постигли его! А теперь все это помножено, возведено в степень нечеловеческих возможностей.
– Чем больше душа и сердце, тем острее они ощущают боль утраты и груз вины, – задумчиво заметил де Виньон. – А душа и сердце Зорова распахнулись в бесконечность… Вы обратили внимание на его глаза?
– На них невозможно было не обратить внимание, – сказал Эйфио. – Физическое воплощение “ужаса бесконечности”, о котором упоминала Ольга.
– Да, я употребила этот термин, но сейчас мне не нравится в нем слово “ужас”. Теперь я убеждена, что Зоров не опасен для человечества, более того, он способен защитить всех нас… что он и подтвердил. И я ему верю. Человек – или пускай даже нечеловек, – способный испытать такую боль, врать не будет.
– В таком случае каковы должны быть наши действия? – спросил Чалмерс, взглянув на Верховного Координатора.
– Пассивное ожидание, – коротко ответил де Виньон. – И по-прежнему максимальный режим секретности.
– Совершенно с вами согласен, – склонил голову Чалмерс с заметным облегчением. Возможная экспансия вовлечения в это дело все новых и новых лиц представлялась ему серьезной ошибкой.
Остальные члены Круга Шести молча кивнули. Решение было принято.
Рангар
Вторые Советники числом семь и Третьи Советники числом одиннадцать, сказав надлежащие по Ритуалу слова и совершив требуемые Ритуалом поклоны, поспешной вереницей преисполненных уважения к себе и своим обязанностям государственных мужей покинули Голубые покои императорского дворца. Рангар Ол проводил их взглядом и, когда за последним затворилась дверь, опустился в мягкое кресло и глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Его собственные обязанности Первого Советника Императора Скейвара-Изменившего-Путь в последнее время все более стали утомлять его. И вообще жизнь во дворце, среди обилия великолепия и роскоши, чем дальше, тем больше казалась ему беспросветно унылой, все чаще его одолевала скука, причин которой он не мог бы назвать при всем старании. Просто ему было скучно – и все. Хотя для любого человека на Коарме это выглядело бы весьма удивительно и непонятно. Потому что обладал Рангар властью практически неограниченной, Император без его совета разве что в уборную позволял себе сходить. А каста жрецов Сверкающих была распущена двенадцать лет назад и ликвидирована как институт власти. Весь спектр наслаждений и развлечений мог позволить себе Рангар Ол, но почему-то ему ничего не хотелось.
Из незаметной дверцы в глубине комнаты выскользнула Лада – такая же прекрасная, как и двенадцать лет назад, когда они бок о бок преодолели почти весь страшный кровавый путь, приведший Рангара в конце концов на таинственный остров Тарнаг-армар и завершившийся падением Цитадели Сверкающих, загадку вмешательства которых в ход цивилизации Коарма он так и не постиг по сей день.
Лада на мгновение приникла к Рангару, но прежнего наката оглушающей нежности он не испытал… он не раз уже ловил себя на том, что подобное состояние приходит к нему все реже, и он думал в таких случаях, что виной всему чересчур спокойная, размеренная жизнь, отчего слабеют мышцы, чувства и тупеют мозги, заплывая жирком сытости и комфорта. Ведь он знал, уверен был, что в душе его истинные чувства к ней не изменились, и он так же любит ее, как и двенадцать лет назад, но вот прорваться этим чувствам наружу будто мешало что-то… нужна крепкая встряска, думал он в такие минуты, даже не подозревая о том, что она близко, да только не “встряска”, а нечто ужасное, для определения которого даже слова соответствующие подобрать трудно…
Он посмотрел на Ладу. Она глядела на него своими неправдоподобно синими глазами, и та же любовь, что и все эти двенадцать лет, светилась в них… вот только все чаще в последнее время в них гнездилась и грусть.
– Устал я, – сказал Рангар, отведя взгляд. – Пойду отдохну.
– Скоро закончатся уроки у Олвара, – робко напомнила Лада, – ты обещал потренировать его. Не будешь?
При упоминании о сыне в груди Рангара словно потеплело.
– Как это не буду? Обязательно потренирую! Только придет, поест, так пусть сразу ко мне идет.
Рангар встал и удалился в свой рабочий кабинет, куда без его разрешения могли входить лишь жена и сын, но и они старались не делать этого без крайней надобности. Рангар уединялся здесь в минуты особо тяжелых приступов непонятной ему самому и оттого тщательно скрываемой от окружающих депрессии и предавался либо воспоминаниям о событиях двенадцатилетней давности, либо думал о сыне. В такие минуты он едва ли не на полном серьезе считал, что Олвар – единственное светлое пятно в его нынешней жизни, делавшее ее не до конца беспросветной. Потом, конечно, эти приступы проходили, и он то бросался в объятия Лады, словно стремясь наверстать упущенное, то с утроенной энергией хватался за государственные дела. Но отношение к сыну от его собственного состояния не зависело.
Что касалось Лады, то, как он ни притворялся, что с ним все в порядке, чуткое женское сердце обмануть было трудно, и он не раз ловил на себе ее тревожные, вопрошающе-испуганные взгляды, а однажды застал жену плачущей. Тогда в его душе словно перевернулось что-то, он прижал Ладу к себе, осыпая поцелуями мокрое от слез родное лицо, и сделал-таки то, о чем она неоднократно, робко и в то же время настойчиво просила: снял кольцо Алзора с руки и запер его в шкатулку. Лада, чья любовь к Рангару граничила с обожанием, почему-то считала, что кольцо из Иномирья, в свое время столько раз спасавшее ее любимого и его спутников, сейчас лишь вредит Рангару, забирая силы и хорошее настроение, служит причиной приступов хандры мужа и даже некоторого (но для нее очень болезненного) охлаждения его к ней, Ладе.
Лада сильно воспрянула духом, когда кольцо оказалось в шкатулке, и на некоторое время их любовь вспыхнула с новой силой, сжигая как двенадцать лет назад и тем самым подтверждая ее догадки и опасения.
