Бестия сдается, перестает упираться и идет рядом с тобой. Слышишь, как она дышит? Тяжело, прерывисто, с какими-то булькающими хрипами. Что за странное место? Вспомни Саймона из параллельной смены. Он уволился полгода назад, как раз в тот самый день, когда в южных копях началось строительство. Никому ничего не сказал, не попытался объяснить. Вчера он такой же, как ты, вчера он тот, кого ты понимаешь, а сегодня – раз и все. Ничего общего. Словно другой человек. Идет к Говарду, пишет заявление и уезжает в Селену.
Бестия задыхается и падает на бок. Ты берешь ее на руки и несешь в медпункт, чувствуя, как по спине катятся капли холодного липкого пота. «Никогда не думал, что эта псина такая тяжелая!» – говоришь ты себе, но где-то внутри голос шепчет о страхе. Диком, первородном страхе, где правят лишь инстинкты, заставляя волосы на затылке шевелиться, превращая ноги в ватные и непослушные и рождая желание кричать. Очень громко кричать… Ты ускоряешь шаг…
Состав вздрогнул и остановился у пирона. Вокзал был старым, одноэтажным с тяжелыми дверьми, открывающимися внутрь. Кевин вышел из вагона. Невысокий, худой, темноволосый, с серыми, почти черными глазами и четкими угловатыми чертами лица. У него не было с собой багажа, если не считать светловолосой девушки, с которой он познакомился в купе. Она улыбалась, демонстрируя идеально-белые зубы. Ярко-розовая помада блестела на полных губах. Холодный ветер трепал ее тонкие волосы, забирался под короткую юбку. Кевин запрокинул голову, заставляя себя оторвать взгляд от ее упругих ягодиц. Небо было темно-серым, затянутым грязными тучами. Намечался дождь.
– Кевин, – позвала блондинка. Ее карие глаза прищурились. – Ты же говорил, что тебя будут встречать.
– Опаздывают, наверно, – сказал Кевин.
Они вошли в здание вокзала. Большие стрелочные часы на стене показывали полдень. Всегда показывали. Блондинка засмеялась. Пара стрижей пронеслась под потолком. Сквозняк разгуливал внутри холодных каменных стен. Две белых вывески с крупными черными буквами застывшие над парой дверей, расположенных друг против друга: «Выход на пирон» и «Выход в город». Четыре проржавевших автомобиля с шашками «такси» на крышах в ожидании пассажиров. Тучный водитель с сальными, светлыми волосами открыл багажник, помогая Кевину уложить в него большой чемодан блондинки.
– Позвони мне, – напомнила она.
– Обязательно, Кэт.
Он закурил, провожая уезжающее такси взглядом. Холодный ветер настырно срывал с деревьев последние желтые листья. Новенький автобус приехал, выплюнув два десятка сонных пассажиров. Рыжеволосая школьница с серьгой в носу попросила у Кевина прикурить.
– Красивая зажигалка, – сказала она.
Кевин кивнул и повернулся к ней спиной. Школьница состроила ему мордочку, взвалила на плечи сумку и пошла прочь, виляя непропорционально широкими бедрами. Кевин застегнул куртку, вглядываясь в далекий поворот. Делл опаздывала. Всегда опаздывала. Ее большой для женщины «Эксплорер» появился лишь спустя четверть часа вместе с моросью и ознобом, который начинал пробирать тело Кевина.
– Извини, – сказала она.
Кевин сел в машину. Отопитель шумел, наполняя салон теплом.
– Ты поговорила с мужем?
– Пока еще нет.
Кевин состроил кислую мину.
– Только не начинай! – остановила его Делл. – Думаешь, это так просто? Сказала и все, да?
– А разве нет?
– Ты что, не знаешь Говарда?!
– Все еще слишком правильный? – Кевин посмотрел на заполненную белыми окурками пепельницу. – Еще не умираешь от рака?
– Я еще слишком молода для этого.
– Да. – Кевин прикоснулся к ее шее, убрал прядь непослушных черных волос. – И все еще слишком красивая, чтобы умирать.
Делл улыбнулась. Руки Кевина были нежными, опытными. Она снизила скорость, остановилась у обочины.
– Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? – спросил Кевин.
Делл не ответила. Лишь подставила ему свои губы. Его язык проник в ее открытый рот. Рука сжала грудь. Сначала левую, затем правую. Скользнула под куртку, под блузку, под лифчик. Соски набухли и стали твердыми. Кожа покрылась мурашками. Делл жадно пыталась перехватить дыхание Кевина, наполнить им свои легкие.
– Ну, все. Хватит, – неожиданно сказала она, отстраняясь. – Кевин убрал руки с ее груди, откинулся на спинку кресла, слизывая с губы остатки ее помады.
– Отвези меня в гостиницу, – попросил он.
– Ты можешь остановиться у меня.
– Мне нужно немного поработать.
– Обиделся?
– Всего лишь работа, Делл. Сама знаешь, как это бывает.
– Знаю.
– Мы увидимся завтра.
– Обещаешь?
– Ты пообещай.
Делл поджала губы и включила передачу.
* * *
Закрой дверь. Задерни тяжелые шторы. В этой гостинице нет душа, но это сейчас не главное. Сейчас ты хочешь подумать, побыть наедине с собой. Да, ты – Джинджер Смит, жена Говарда Смита. В животе что-то урчит, но ты почти не слышишь этого. Подумай о Майкле. Подумай о своем муже. Подумай о цветах, которые тянутся к свету на подоконниках, изгибаясь своими стеблями. Чувствуешь грусть? Да, мерзкое чувство – знать, что все это придется оставить. Налей себе выпить. Бывшая жена твоего мужа курит так много, что ей впору уже мочиться никотином. Ты никогда не курила. Никогда не думала о смерти. Никогда не утруждала себя планами о глубокой старости. Твоя жизнь всегда шла своим чередом – не торопливым, спокойным, словно прогулка вдоль пропасти, держась за ограждение двумя руками и не смотря вниз. Белье в стиральной машине. Хлебные крошки на обеденном столе. Посуда в раковине. Дом. Работа. Семья. Все казалось таким простым. Таким идеально завершенным, что сон почти сразу отправлял тебя в свое царство, стоило лишь положить голову на пуховую подушку. И Говард… Милый, заботливый Говард – человек, с которым ты готова была прожить всю свою жизнь. Всю свою долгую жизнь… Выпей. Налей еще. Дешевый коньяк вызывает тошноту. Позвони другу своего детства. Он скажет, что приедет через час. Открой ему дверь. Скажи, что он изменился. Налей два стакана коньяка и расскажи историю своей жизни. Теперь плач, уткнувшись в мягкую бесформенную мужскую грудь. Здесь, в Ияхе, ты можешь быть слабой. Чувствуешь, как толстые пальцы гладят твои рыжие волосы? Слышишь, как друг детства что-то шепчет тебе? Подними голову и посмотри в его бледно-серые глаза. Говард совсем другой. Ты не сможешь вот так вот рассказать ему обо всем. И Майкл. Твой сын… Нет. Ты не можешь сейчас думать об этом. Шмыгни своим вздернутым, веснушчатым носом. Попроси своего сердобольного друга поцеловать тебя. Стань свободной от обстоятельств хотя бы на час, хотя бы на пять минут. А потом снова будет грусть и страх. Потом…
