– Для далетянина – вполне прилично, – похвалил он.
– Держи свои замечания при себе, – проворчала пилот.
Переход на высший уровень постоянной «це» не вызывал никаких субъективных ощущений. Роки определил момент перехода по переходу мурлыканья реактора в басовитое глубокое гудение и по тому, что освещение в каюте слегка померкло. Он спокойно смотрел в иллюминатор, потому что феномен перехода не переставал вызывать у него дрожь удивления.
Переход на высшие уровни «це» начинался как смещение света звезд к голубому цвету. Дальше, тускло-красные звезды начинали разгораться, превратились в белые, яркие – пока не запылали как мириады сварочных дуг в кромешной тьме небосвода. Они не соответствовали звездам первоначального континуума, а были, скорее, проекциями этих же звездных масс на более высоких «це»-уровнях пятикомпонентного пространства, где скорость света постепенно возрастала, пока «Балбес» взбирался все выше и выше по компоненте «це».
Наконец Роки пришлось закрыть иллюминатор, потому что свет звезд стало трудно выносить глазам. Их излучение сместилось к ультрафиолетовым и рентгеновским полосам спектра. Теперь он смотрел на флюоресцирующий смотровой экран. Проецирующиеся туда массы звезд, казалось, выгорали в сверхновые, и корабль попадал в схлопывающиеся континуумы голубого смещения. С увеличением лучистой энергии в кабине стало теплее, и пилот выставила частичный экран. Наконец, переход закончился. Роки нажал кнопку интеркома еще раз:
– На каком мы уровне, дитя Далета?
– Девяносто тысяч, – коротко ответила она. Роки криво усмехнулся. Она, не моргнув глазом, довела скорость до красной черты указателя. Все будет в порядке – конечно, если выдержит лучевой экран. Но если они потекут – корабль лопнет, как пузырь, и превратится в облако газа.
– Помочь держать курс? – предложил он.
– Я сама в состоянии управлять своим кораблем, – огрызнулась пилот.
– Это мне известно. Но мне нечем больше заняться. Ты могла бы с таким же успехом дать работу и мне.
Она помолчала, а потом немного смягчилась:
– Ладно, приходи в рубку.
Когда он вошел в рубку, она развернулась в кресле, и он впервые обратил внимание, что, несмотря на рабочие брюки и коротко постриженные волосы, она была красивой девушкой, даже со своей постоянной сигарой. Красивая, гордая и очень энергичная. Далет, эта пограничная планета, рождала людей здоровых, пусть и несколько не очень щепетильных.
– Це-карты лежат в том ящике, – сказала она, тыкая большим пальцем в сторону картотечного ящика. – Проложи курс с максимальным лучевым давлением.
– А почему не самый короткий? – спросил Роки, хмурясь.
Она покачала головой:
– У меня не такие мощные реакторы. Нам понадобится вся внешняя энергия, какую мы только сможем получить. Иначе придется делать посадку на дозаправку.
Чем дальше – тем хуже! – думал Роки, вытаскивая це-карты из ящика.
– Два века назад полет на таком корыте как Сол-3 был бы подвигом. Теперь, в эпоху более совершенных кораблей, это был подвиг идиотизма.
Полчаса спустя он вручил пилоту план курса, позволяющий «Балбесу» извлечь почти половину расходов энергии из разности в лучевом давлении ревущего ада пространств высших уровней компоненты. Она посмотрела его равнодушно, а потом, заметив потраченное время, посмотрела на Роки с любопытством.
– Довольно быстро, – сказала она.
– Благодарю вас.
– На глупого ты не похож. Отчего же такая глупая ошибка, а?
Роки насупился:
– Я считал, что вы решили не интересоваться моими делами. Она снова вздохнула и сделала вид, что так оно и есть на самом деле.
– Космическая контрабанда могла бы стать концом всех цивилизаций Галактики, – продолжал он. – Это было уже доказано. Миллион людей на Тау-2 умерли потому, что кто-то провез тайком на планету партию иносистемных животных – для желающих держать их дома ради развлечения. Я поступил так, как подсказывал опыт истории.
– Я стараюсь не интересоваться вашими делами, – проворчала она, кисло глядя на Роки.
Роки умолк и наблюдал, как она оперирует лучевыми экранами, чтобы иметь возможность поймать максимум энергии вокруг пожара силовых полей. Роки подумал, что она могла бы быть и полюбопытнее. Им придется выносить друг друга еще несколько месяцев.
– Значит, ты считаешь, что это была ошибка, – заговорил он снова.
– Как и все остальные. И это очень неприятно видеть.
Она презрительно фыркнула, не прекращая работать:
– Там, где я родилась, мы дураков не наказываем. Нет нужды. На Далете они просто долго не проживут.
– Значит, по вашим меркам, я – дурак?
– Почем я знаю? Если вы дожили до зрелого возраста и получили, что хотели, наверное, вы не дурак.
Вот вам, подумал Роки, золотое правило далетца. Если вселенная позволяет вам существовать, то вы в порядке. И в этом была доля правды, быть может. Человек рождался с одним правом – правом доказать, на что он годен. И право было основой всякой культуры, хотя большинство цивилизованных миров старались определить «годность» в более мягких терминах культурных ценностей. Там же, где жизнь была тяжела, пользовались терминами выживаемости.
– Я в самом деле не возражаю против разговора на эту тему, – сказал Роки с некоторым замешательством. Мне нечего скрывать.
– Отлично.
– У тебя есть имя… кроме названия фирмы?
– Для тебя я только корпорация «Далет-космоперевозки». – Она с подозрением посмотрела на Роки, потом, немного спустя, ее взгляд стал задумчивым. – Меня интересует только одна вещь – зачем ты летишь на Сол?
Он невесело улыбнулся:
– Если я расскажу об этом далетянке, она подумает, что я действительно дурак.
Девушка медленно кивнула:
– Понимаю. Я знаю этику кофинцев. Если промах офицера влечет чью-то смерть, тот или доказывает, что это было не промахом, или режет себе горло… церемониально, как я понимаю. Ты это сделаешь?
Роки пожал плечами. Он покинул Коф уже достаточно давно. Он не мог сказать наверняка.
– Глупый обычай, – сказала девушка.
– Он помогает отсеивать дураков, не так ли? Это лучше, чем суд и наказание за преступление. На Кофе человек может не опасаться порицания со стороны общества. Он должен бояться только собственной чести. В задачи общества входит предохранение личности от несчастных случаев, но не от собственных ошибок. На Кофе если человек совершает серьезный промах, он превращается в отверженного и сам кончает собой. Не такая уж плохая система.
– Можешь ею воспользоваться.
– Послушай, далетянка…
– Что?
– Ты лично ничего не имеешь против того, что я сделал?
Она презрительно прищурилась:
