Слушатели, похоже, удивлены не на шутку. Здесь музыка — опять же профессия. Но по словам тен Марн, я играю нисколько не хуже профессионалов.
Мы выходим в сад. Уже темно, но вдоль широких дорожек горят низкие фонарики, это очень красиво. Беседка, в которой мы рассаживаемся для уютного разговора за чашкой чая, освещается стилизованными под старину светильниками. Они светят достаточно ярко, чтобы не поставить чашку мимо блюдца и разглядеть сладости в небольших вазочках, но в то же время не нарушают атмосферы загадочного полумрака.
Тен Марн знают, откуда я. Естественно, без подробностей. Они думают, что у меня есть музыкальное образование. Вообще-то я начала его получать, правда, быстро не получилось, ведь половину каждого года я проводила в космосе. Но мне всего пару дисциплин оставалось сдать, чтобы получить сертификат за курс консерватории. Он в принципе не очень-то и нужен в жизни, но мне, во-первых, это было интересно, во-вторых, хотелось системных знаний, чтобы более успешно преподавать музыку. Такой опыт у меня уже был, и мне это нравилось.
Я говорю, что у нас не бывает такого, чтобы кроме музыки человек ничем другим не занимался. Все очень этому удивляются. Ну вот как им объяснить? Я все же пытаюсь, хотя, может, и не совсем удачно.
На мой взгляд, всякое творчество — это выражение каких-то смыслов. А чтобы эти смыслы были достойными и заслуживающими внимания, надо жить жизнью, полной разнообразных событий, впечатлений, переживаний. И чтобы все это обязательно было в контексте служения правому делу, преодоления трудностей, расширения горизонтов и постоянного роста над собой. Ну откуда ты будешь черпать вдохновение, если ведешь тихую обывательскую жизнь?
Поэтому лучшие творцы — это ученые, кшатри, спасатели, те, кто летает к далеким звездам и работает в экспедициях. Да, иногда бывают и исключения, но их очень мало.
Естественно, даже когда тебе есть, что сказать, всё равно требуется хорошее обучение и прилежное оттачивание техники, иначе ты просто не сможешь воплотить это и донести до других. Тут как у птицы — нужно два крыла, иначе не полетишь. Но, если честно, со смыслами у меня всё-таки пока слабовато. Может, это просто возраст, ведь по нашему времени мне всего 20 лет, а по здешнему 21, так как на Старом Айрине в году меньше суток, здесь их всего 350. Учитывая современную продолжительность жизни в 180–200 лет, это ни о чём.
* * *
На следующий день ко мне подходит Айли и просит научить её играть на синторе. Только, боюсь, из этого ничего не выйдет, потому что у нее нет привычки систематически заниматься чем-либо, прикладывая все усилия. Дина уже жаловалась, что дочь вспыхивает интересом, пытается по-быстрому свернуть горы, но, столкнувшись с мало-мальски серьезными трудностями, не может себя заставить их преодолеть и быстро остывает. Да, по сравнению с большинством здешних сверстников её знания весьма обширны. Все-таки к ней каждый день приходят хорошие учителя, которые мотивируют её хоть как-то заниматься. Только у нас её бы опередили даже 10-летки.
Хотя, почему бы и не попробовать? Из-за этого у меня точно не возникнет проблем, которых я опасалась, когда она втихаря от родителей обратилась ко мне с просьбой помочь раскрыть телепатические способности. К моему облегчению, их у неё не оказалось. Правда, слегка заглянув в её сознание, чтобы это определить, я ощутила, что она не чувствует себя счастливой. Но почему?
Глава 7
Когда у человека болит душа, надо быть крайне осторожным. Потому что бесцеремонное вторжение в его личное пространство может навредить ещё больше. Лучшее, что могут сделать близкие — проявлять заботу, терпение и ненавязчивую готовность помочь.
Вообще здесь много страдающих людей. Ведь с воспитанием детей всё очень печально. Меня просто оторопь берёт от совершенно диких сцен, которые иногда приходится наблюдать в общественных местах. Например, когда ребенок начинает ныть, требуя какое-нибудь лакомство или игрушку, а мама сначала препирается с ним, но потом, когда дело доходит до истерики, уступает и покупает просимое, награждая таким образом за деструктивное поведение. А ещё здесь принято обещать что-либо детям, а потом не выполнять. Неужели они не понимают, что творят?
Поразмыслив, я всё-таки решаю заниматься с Айли. Думаю, справлюсь. Ведь у нас те, кто учится в своем первом профессиональном лицее, обязательно изучают основы педагогики. Потому что все хоть когда-нибудь кого-то да учат, по крайней мере своих детей. Я знаю, как определить у ребенка наиболее эффективный способ восприятия учебного материала, как удержать внимание ученика, как мотивировать. Мне этого хватало, правда, опыт преподавания у меня невелик — всего лишь младшая сестра и ее подруга.
* * *
Одно из самых тяжких для меня лишений — это отсутствие возможности летать во флаере. Меня это так угнетает, что в конце концов я решаюсь поговорить с Марком.
— Это будет нелегко, — отвечает он. Просто так внести тебя в реестр пилотов даже у меня связей не хватит. Я, конечно, могу кое на кого надавить, правда, тебе все равно придется сдавать экзамен. Видишь ли, катастрофы с флаерами сильно будоражат общественное мнение, и никто не захочет рисковать.
— Но это не проблема! Мне надо просто потренироваться на какой-нибудь здешней машине. Неужели у влиятельного клана тен Норн нет ни одного флаера?
— Разве что у Рэйна. Ты слышала о моем старшем брате? Если, конечно, у тебя получится наладить с ним контакт.
Увы, то, что я знаю об этом Рэйне, не вселяет надежд. Дина говорила, что у него от старости помутился рассудок. Он ведь на почти на полвека старше Марка. А её муж и вовсе утверждал, что он всегда таким был.
— Он, конечно, сложный в общении человек, — объясняет Марк. — Никогда ни с кем не считался, делал, что хотел. И на клан ему было, откровенно говоря, наплевать. Болтался в космосе, все время пытался организовывать какие-то экспедиции, правда, из этого ничего толком не вышло, тем более наш отец в конечном итоге заблокировал его финансы. Он даже судиться пытался, но это совсем не его, и кроме позора для нашего клана, он ничего не добился. Кстати, побывал в ваших краях. В качестве пилота военного транспортника.
— Ну тогда это безнадежно, — вздыхаю я. — Он наверняка поймет, кто я, и вспыхнет конфликт!
— Не обязательно, Тэми! В худшем случае он обругает тебя и выгонит. А может, и нет. Он абсолютно непредсказуем. Кстати, он был на твоем концерте и хорошо отозвался о тебе. У него прекрасный флаер, и, между прочим, стоит без дела.
Ну как устоять против такого искушения? На следующий день мы с Марком отправляемся в гости к его брату. На всякий случай я даже беру с собой обруч для управления флаером.
Рэйн встречает нас, совершенно не скрывая своего раздражения:
— Привет родственникам, и давайте обойдемся без этих дурацких разговоров о моем самочувствии! Выкладывайте сразу, что вам от меня надо!
— Да ты совсем, смотрю, одичал, — возмущается Марк, — хоть бы на Тэми внимание обратил!
— Чего-то я ее не помню совсем, — ворчит Рэйн, — Ах да, концерт! Она так великолепно играла! Ну ладно, пойдемте в дом!
Он поворачивается и шагает к дому по дорожке, выложенной большими желтоватыми плитками с пробивающейся между ними травой. За его спиной Марк улыбается мне ободряющей улыбкой.
В доме на удивление чисто и уютно. Марк смотрит вокруг и замечает:
— Я смотрю, за последние тридцать лет здесь совсем ничего не изменилось!
— Я не дурак, чтобы выбрасывать хорошие вещи, которые еще, может, век прослужат, и тратить деньги, заменяя их очередным модным барахлом! — усмехается Рэйн.
Марк, не долго думая, спрашивает, нельзя ли мне полетать на его флаере.
— А она умеет? — удивленно приподнимает брови Рэйн.
— Мне надо хоть немного полетать перед экзаменом на пилота! — говорю я и достаю из сумки обруч.
Он смотрит на него, и восхищенно качает головой:
