секунд началась паника.
— Воздушная тревога! Нас атакуют! На город летят ракеты! — Кричали люди, выбегая из здания.
Я не мог понять, к чему эта паника и давка, как можно спастись от ракеты, если выбежать на улицу. Не по нам же она целилась. Я едва успел об этом подумать, как страшный взрыв сотряс здание. Меня швырнуло горячей взрывной волной вместе с обломками в угол сцены. Потолок рухнул вниз, но меня не задело. Пространство вокруг наполнилось дымом и пылью. Я попытался встать, но тут раздался второй взрыв, после которого потерял сознание.
Оно вернулось вместе с болью в груди. Дышать было очень тяжело. Кажется, мне придавило грудь, и легкие никак не могли набрать воздух. А дышать хотелось. Пыль и дым не способствовали его усвояемости. Я закашлялся, и стало только хуже. Начался приступ, похожий на астматический, вызвавший панику. Руки зашарили по тому, что меня придавило. Из-за критического состояния, мне было сложно сконцентрироваться на ощущениях. Я инстинктивно пытался приподнять тяжесть, чтобы выбраться из-под нее. Но ее будто не было надо мной. Руки свободно толкали пыльный воздух.
И тогда я притронулся рукой к груди. Пальцы наткнулись на острые рваные края металла, торчавшего из нее. Мне стало страшно, что это конец. Такой глупый бесполезный конец, в котором я сыграл роль марионетки, пожертвовавшей себя чужим идеям. Ясность ситуации, а так же фатальное спокойствие, вызванное осознанием скорой смерти, помогли мне успокоиться. Приступ закончился, а с ним пришла ясность ума. Уже осмысленнее я потрогал осколок в своей груди.
Прикосновение вызвало нестерпимую боль. Вокруг раны чувствовалась теплая кровь, только руки в ней не марались из-за того, что она впитала в себя пыль. Я пошевелил ногами. Они были в порядке. Значит, до позвоночника осколок не дошел. Пробил ребра или же сломал их, застряв в броне. Теперь я понял, откуда в горле металлический привкус, который я принял за привкус дыма. Это была кровь из пробитых ребрами или отбитых ударом осколка легких. Кажется, браслет дал осечку, либо посчитал, что предмет, пробивший мне грудь недостаточно смертелен.
Я попытался подняться, но помешала этому сильная боль в груди. Обрадовало, что я все-таки мог двигаться и не терять при этом сознание. Мешала только боль, которую я не мог проигнорировать. Обезволивающее лекарство сделало бы меня сейчас полностью дееспособным. По крайней мере, до тех пор, пока я не увижу последствий ранения. Психологическая рана могла быть серьезнее физической.
Я неподвижно полежал минут пять. До меня доносился треск близкого пожара, стоны раненых из-под завалов и вой приближающихся сирен. Больница мне была сейчас очень нужна, но как быть с моими модификациями, которых нельзя не заметить, после извлечения осколка? Я не знал, что предпримут роботы после произошедшего. Останусь я им нужным или они списали меня со счетов? Ждать мне, что они придут за мной или действовать самостоятельно? Второе меня устраивало намного больше, но мне нужно было подлечиться, поваляться где-нибудь пару недель, пока мир галопом несся вместо запланированного прогресса, к самоуничтожению.
Мне нестерпимо захотелось домой. Какой глупостью казались глобальные идеи, когда у тебя есть семья. Не иначе, весь мир за собой тянули неудовлетворенные счастливым браком одиночки. Да и вообще, весь прогресс на планете был обязан активным идиотам, не понимающим простого человеческого счастья. У киборгов Ценерис точно не было семей из-за невозможности иметь потомство. Космическая раса одиночек, угробивших себя, и всех до кого дотянулись их корабли.
Пыль, клубившаяся передо мной, неожиданно застыла, и стало тихо. Я замер, чтобы услышать пение ангелов, решив, что внезапно умер. В лицо ударил яркий луч света, и я воспарил. Меня накрыла такая тоска и обида, что я больше никогда не увижу Айрис и Никаса, и дочери, которая скоро должна появиться на свет.
— Гордей, меня зовут Хиюнгвальд. Я занимаюсь вопросами истории вселенной и нам пришлось связаться с вами.
Источник света отвернули в другую сторону, и я увидел мужчину и еще нескольких существ, явно с других планет.
— Очень приятно. Я жив?
— Да. Нам пришлось создать временную аномалию в том месте, где вас ранило, чтобы незаметно вытащить вас.
— Зачем?
Хиюнгвальд потер ладони друг о друга.
— Понимаете, Гордей, создалась пикантная ситуация, нам необходимо сохранить корабль Ценерис в действующем состоянии. Он представляет небывалую ценность не только, как единственный оставшийся от древней цивилизации действующий артефакт, но и как носитель уникальных технологий, о которых даже Высшим не все известно. Как вы понимаете, у каждой цивилизации был свой путь покорения космоса, и он отличался от тех, что сушестововали в иные времена. Это крайне интересно и научно познавательно. — Глаза вселенского историка горели азартом.
Инопланетяне что-то затараторили по-своему. Наверное, поддержали сказанное.
— Очень интересная лекция, спасибо. — Поблагодарил я Хиюнгвальда.
— Ирония? Я понимаю. У вас в груди инородный предмет, а я с вами о высоком. Один момент.
После этой фразы я отключился и пришел в себя уже в совсем другом состоянии. Историк стоял рядом и смотрел на меня.
— Как вы? Мы вытащили предмет из вашей груди. Еще несколько миллиметров и ваше сердце могло разорвать им. Простите, забыли предупредить, что ваш защитный подарок в измененном поле не работает. Вы невероятно везучий человек. — Произнес он с неподдельным энтузиазмом.
— А могло бы и в глаз попасть. — Пошутил я и присел на кушетке.
Потрогал грудь, скосил на нее глаза, но не заметил ничего страшного.
— Осколок можно увидеть? Хочу оставить его себе в качестве талисмана. — Попросил я.
— О, талисмана? Это как?
— Это у нас на Земле такая примета. Пулю, которую из тебя вынули, можно повесть на веревочку и носить на шее, думая, что тебе теперь всегда будет везти.
— Какая интересная традиция. Интересно знать о ней мне, как историку. Я попрошу вернуть вам эту железку. Но на шею вы вряд ли ее повесите, она довольно крупная.
— Ничего, распилю на кусочки и раздам друзьям на обереги. — Я пошевелил конечностями, разгоняя по ним кровь. — Давайте уже, рассказывайте, что вы задумали?
Хиюнгвальд покашлял в кулак, собираясь с мыслями.
— Корабль Ценерис запрограммирован на самоуничтожение, если почувствует, что его планам не суждено сбыться. Нам хочется его сохранить, во что бы то ни стало. Такой возможности больше никогда не будет, представляете?
— Да, представляю, и у меня
