ход. Судя по намекам Вольевой, это могли быть пиратские рейды. Ведь существует немало слабозаселенных планетных систем, лежащих в стороне от торговых путей, где врага можно уничтожить начисто и никто ничего не узнает. Причем некоторые из этих гипотетических врагов могут быть так же аморальны, как любой из членов команды Садзаки. Их прошлое может быть замарано актами самой невероятной жестокости. Тогда… да, тогда вполне вероятно, что кое-что из содержимого тайного склада было испытано в подобных ситуациях. Но Хоури подозревала, что это делалось не в миссионерских целях, а для самозащиты или для тактического удара по врагу, чьи ресурсы команде «Ностальгии» были нужны позарез. Самые тяжелые орудия вряд ли были испытаны.
Что дальше планируется делать с этим оружием, на что обрушить их мощь, способную губить целые миры, – пока неясно, может быть, и самому Садзаки. Возможно также, что решающее слово принадлежит не ему. Садзаки все еще служит капитану Бреннигену.
Кто бы ни был этот таинственный капитан.
– Добро пожаловать в ЦАП, – сказала Вольева.
Сейчас они находились где-то посередине корабля. Вольева дистанционно открыла люк в потолке, выдвинула из него складную металлическую лестницу и жестом велела Хоури лезть.
Вскоре голова Хоури приподнялась над полом большой сферической комнаты, набитой всевозможными механизмами; в их конструкции доминировали кривые линии и суставные сочленения. В самом центре этого серебристо-голубоватого нимба стояло почти прямоугольное черное кресло с балдахином, испещренное блестками приборов, к которым было подсоединено хаотичное на вид сплетение проводов. Кресло опиралось на несколько изящных гироскопов, позволявших ему перемещаться независимо от движения корабля. Провода от кресла шли к скользящим контактам, передающим ток между концентрическими слоями сферы, и собирались снаружи в толстенный, с человеческое бедро, кабель. В помещении резко пахло озоном.
Любому устройству на вид смело можно было дать несколько столетий, а некоторые выглядели и куда древнее. Но ухаживали за ними явно на совесть – они просто сверкали чистотой.
– Стало быть, ради этого тут все понастроено?
Хоури пролезла через люк и между изогнутыми ажурными конструкциями скользнула к креслу. При всей своей массивности оно как будто сулило надежность и уют. Хоури не справилась с соблазном и скользнула в него, позволив черной бархатной громаде обнять себя под тихое пение сервомеханики.
– И как ты себя чувствуешь?
– Будто я здесь не первый раз. – Ответ Хоури прозвучал глуховато из-за тяжелого шлема, опустившегося ей на голову.
– А это так и есть, – ответила Вольева. – Ты была тут, но до того, как пришла в себя. Имплантат, помещенный в твой мозг, тоже знает дорогу сюда, да и с ЦАПом он знаком.
Вольева говорила правду. Хоури ощущала это кресло как мебель, среди которой выросла, как вещь, на которой ей знакома каждая царапина, каждая складочка. Она была спокойной и бодрой, словно после долгого отдыха; ей хотелось что-то сделать, как-то использовать силу, получаемую от кресла. Это желание росло с каждой секундой.
– Я могу отсюда управлять орудиями с тайного склада? – спросила она.
– А для чего еще ты нужна на этом корабле? – ответила Вольева. – И не только орудиями с тайного склада ты будешь управлять из этого поста, но и всем артиллерийским вооружением «Ностальгии», и с такой легкостью, словно каждая пушка является частью твоего организма. Когда полностью подчинишь себе ЦАП, покажется, что ты растешь, расширяешься, готовая вместить в себя весь корабль.
Хоури уже начала ощущать что-то в этом роде. Во всяком случае, казалось, будто она растекается по креслу. Но ей не хотелось, чтобы это ощущение, сколь бы приятным оно ни было, затянулось надолго.
Сделав волевое усилие, она попыталась встать, и мягкие складки кресла отпустили ее.
– Не уверена, что мне это нравится, – сказала Мадемуазель.
Глава седьмая
На пути к Дельте Павлина, год 2546-й
Из-за постоянных незначительных изменений в искусственной силе тяжести, вызываемых слабыми колебаниями тяги, в свою очередь порождаемыми таинственными причудами квантов во внутренностях субсветовых двигателей, Вольева ни на миг не забывала, что находится на борту корабля.
Она вышла к укромной поляне и помедлила возле ржавой лесенки, которая вела вниз, к свежей траве. К месту, выбранному ею и Садзаки для неформальных встреч.
Если Садзаки и заметил ее появление, то ничем этого не выдал. Он как стоял, так и стоит на коленях возле уродливого пня. Вольевой было известно, что Садзаки посещал жонглеров образами на водяной планете Морская Пена, сопровождая Бреннигена, когда капитан еще мог покидать корабль. Она не знала цели этой поездки, как не знали и оба мужчины, но ходили слухи, что жонглеры что-то сделали с корой их головного мозга, невероятно усилив ощущение пространства, дав способность мыслить в четырех-пяти измерениях. Причем раньше таких усовершенствований с людьми жонглеры не делали практически никогда.
Так что не ощущать присутствия Вольевой, конечно же, Садзаки не мог.
Вольева спустилась по лесенке, сильнее чем надо наступив на последнюю ступеньку. Садзаки повернулся на звук без малейшего удивления на лице.
– Есть новости? – спросил он.
– Есть, насчет нашей ставленницы, – ответила она. Вдруг почему-то выскочило русское слово. – Я имею в виду стажерку.
– Рассказывай, – небрежно бросил Садзаки.
Он был одет в серое, как пепел, кимоно. Роса с травы пропитала штаны до колен, сделав их черными, как маслина. Свою сякухати Садзаки положил на пень, отполированный до блеска локтями. Из всей команды сейчас бодрствовали только он и Вольева. Им предстояло лечь в криокапсулу в двух месяцах пути от Йеллоустона.
– Она теперь наша, – сказала Вольева, становясь на колени напротив Садзаки. – Основа ее приобщения заложена.
– Что ж, рад слышать.
Над лужайкой пролетел попугай ара, сел и тут же взлетел с ветки – настоящая маленькая радуга.
– Мы можем представить ее капитану Бреннигену.
– Сейчас время неподходящее, – сказал Садзаки, разглаживая кимоно. – Или у тебя какие-то особые соображения?
– Насчет знакомства Хоури с капитаном? – Она нервно хмыкнула. – Да
