Ознакомительная версия.
— Запуск в эксплуатацию второго военного космического корабля вызвал бурную и противоречивую реакцию во всем мире, — продолжал вещать из-за кадра ведущий. — Реакция европейских стран, особенно членов Североатлантического союза, оказалась более чем сдержанной, лишь в Лондоне сегодня утром прошли акции протеста, и у здания американского посольства собралась внушительная толпа сторонников мира… Как заявил сегодня на своей пресс-конференции Председатель Народно-демократической партии Китая Мао Линь, его народ осуждает действия администрации Белого дома. Он заверил собравшихся репортеров, что Китай готов к адекватным действиям и если американское присутствие в космосе будет по-прежнему наращиваться, угрожая его родине, то он лично возглавит программу по созданию аналогичной орбитальной конструкции… Однако главной сенсацией сегодняшнего дня оказалась реакция со стороны Афганистана на запуск в эксплуатацию очередного американского военного крейсера. В официально опубликованном заявлении президент Афганистана Джафар Соргат объявил о рассекречивании ядерного потенциала своей страны. По заявлению Джафара Соргата, Афганистан вот уже более пяти месяцев обладает арсеналом баллистических ракет, часть из которых оснащена современными системами управления и способна достать сегодняшнюю орбиту «Рузвельта»…
Семен поперхнулся. Вот это новость… Он посмотрел на отца, затем на мать, потом на экран.
Такие новости могли выбить из колеи кого угодно, а как действует на его родителей мировая нестабильность, он помнил еще с детства. Отец, глядя в экран, лишь сокрушенно покачивал головой, продолжая машинально постукивать пальцами по столешнице. Мать же, наоборот, заводилась, и Семен видел в ее глазах искорки гнева и раздражения.
Разговор за столом не клеился. В самой атмосфере столовой витало нечто гнетущее и недосказанное. Семен отодвинул пустую тарелку.
На экране шел очередной репортаж. Прямая трансляция из Кабула.
Он заметил, как окаменело, напряглось лицо их гостьи. Лада сидела вполоборота к экрану телевизора, но ей не нужно было смотреть на экран — один звук чужой речи заставил ее побледнеть. Значит, он не ошибся, она действительно была на войне.
Кто такие моджахеды, Семен знал со слов дяди. Сейчас с экрана на него смотрели смуглые мужчины, демонстрируя небрежно переброшенные через плечо традиционные автоматы Калашникова, и их кривые усмешки в объектив видеокамеры с брони заляпанного грязью БТРа, который, видимо, уже стал у них основным общественным транспортом, выглядели более чем зловеще…
— Смотри, Семен, — вдруг тяжело вздохнул отец, мрачно кивнув на экран, — дождались. Теперь пальцы этих козопасов тоже лежат на ядерных кнопках…
— Ну, пап, не переживай так сильно, — машинально ответил Семен, пытаясь успокоить его. — Не так страшен черт…
— Для них война — это образ жизни, понимаешь? — не дал договорить ему отец. — Национальный вид спорта, как гольф для англичан и бейсбол для американцев. — Глянув на пустые тарелки, которые собирала со стола мать, он потянулся за початой пачкой сигарет. — Весь потенциал России или Америки представляет меньше опасности, чем единственная ракета в таких вот руках… — закончил он свою мысль, прикурив сигарету.
— Сделать кофе? — не удержавшись от сокрушенного вздоха, спросила мать.
— Да, миленькая, сделай…
Семен любил смотреть на родителей в такие секунды. Они уже давно не замечают той нежности, с какой обращаются друг к другу. Но сейчас это очень заметно: черты лица у отца вдруг разглаживаются, становятся мягче, а мать, хотя он знал, что внутри у нее все кипит, — мать молча включает чайник и насыпает кофе в кружки, она видит, как тяжело переживает новости отец, и сдерживает свое негодование, не желая подливать масла в огонь.
— Не нервничай… — проходя мимо отца, она едва уловимо касается его плеча. — Выпей таблетку.
Лада, не принимавшая участия в разговоре, смотрела на них, а в груди стоял ком.
Если существовало в мире провидение, то оно вело ее от беды к беде, оберегая тем не менее от роковых, непоправимых ошибок. Надо было ей сесть в машину к Семену, войти в этот дом, чтобы понять — жизнь не ограничивается узкими рамками ее личного сознания, она намного превосходит черно-белое восприятие вещей.
У нее не получилось быть волком.
Лада вдруг поняла — она ничего не знает о жизни, ведь всего час назад она не подозревала о тысячах и тысячах душ, что сосуществуют рядом, живут за стенами каменных или бетонных коробок, — мир простирался вокруг, и она не знала его. До встречи с Колвиным ее сознание спало, ограничившись наполовину звериными, рефлекторными рамками убогого существования. Еда, сон, жара, холод, опасность — вот те несколько понятий, что определяли ее жизнь в городских трущобах…
В чем-то Колышев допустил промах.
Ее внутренний мир не просто остался жив под уничтожающим информационным прессингом — он болезненно потянулся к свету. Лада вдруг вырвалась из трясины на зыбкую поверхность жизненного болота и шла словно слепец, ощупывая податливую, колеблющуюся почву перед собой…
— Покажешь оранжерею? — долетел до ее сознания голос Семена.
Его отец погасил окурок и кивнул. На экране телевизора — дымящиеся ошметья дюраля и люди с носилками. Очередная авиакатастрофа…
* * *
В оранжерее ярко светили лампы, воздух нес сладкие флюиды прелых листьев, на кончиках тонких веточек влажно поблескивали слезинки росы. Скрытый где-то вентилятор с тихим шипением гнал воздух, заставляя листву дрожать и волноваться под его слабыми, ненавязчивыми эманациями.
Мать Семена тронула Ладу за плечо.
— Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство, — предложила она. — Пусть мужчины поговорят.
Лада остановилась, не дойдя пары шагов по выложенному диким известняком проходу до торцевого окна, за которым волновалась пожухлая от жары листва старого клена.
— Здорово тут у вас, — призналась она, с наслаждением вдыхая воздух. — Как в раю…
Они отошли в сторону, но из-за стены экзотических растений до слуха Лады по-прежнему долетали голоса. Она не хотела подслушивать, но так получилось, что ее сознание воспринимало почти все, о чем говорили отец и сын.
— …Слушай, пап, что случилось? — повторил Семен свой вопрос. — У вас с мамой все в порядке?
— У нас — да.
— Тогда в чем дело? — спросил он, опускаясь в плетеное кресло у окна. — Почему вы такие мрачные? Что за похоронное настроение? Из-за этого крейсера? — Лада не видела его лица, но ощутила, что в этот момент Семен усмехнулся. — Ну не решатся они, пап, да и к чему? Нам-то что до их игр, ты ведь не президент, я не депутат, а мать не первая леди страны… Это не наши игры, понимаешь?
Ознакомительная версия.
