Ознакомительная версия.
Он ступил на лесенку в тот самый момент, когда «Юрий Гагарин» проходил точно над нашими головами. До телевидения, кажется, тоже дошло: одна из камер уставилась прямо в зенит. Коршунов, как ни в чем не бывало, занял свое место, опустил прозрачный верх. Зашипели баллоны, наполняя кабину воздухом. Через минуту он поднял забрало шлема. Я последовал его примеру. В кабине было прохладно, воздух еще хранил в себе память о своем жидком прошлом.
– Прощайся с этой луной, штурман! – произнес Коршунов, посмотрев на часы. Стрелки – а часы у него стрелочные, как у всех космонавтов, – сошлись в верхней точке циферблата. – Двенадцать ноль-ноль!..
И он нажал стартер! За прозрачным колпаком взметнулось пламя, двигатель загремел, и «Кон-Тики» ринулся в небо. Лицо у Коршунова было счастливое; неужели он ни о чем не подозревал? Мне даже стало его жалко, но что делать? Я открыл было рот – сообщить, что пора возвращаться (а «Гагарин» уже опускался к восточному горизонту), как вдруг…
«Кон-Тики» сильно тряхнуло, и, сверкая в лучах Солнца, от корабля веером полетели три трубчатые конструкции – наши посадочные опоры! Коршунов отстрелил шасси! Теперь нам оставался только один путь – вверх, на орбиту!..
– Прощайся с этой луной, штурман! – покрывая гром двигателя, прокричал Коршунов. – Эти сто килограммов больше нам не нужны! Пусть они остаются, а мы пойдем дальше!..
Он воздел руку кверху и, конечно, ушиб пальцы о крышу кабины. Сказать я ничего не мог – во всяком случае, ничего связного. Маршевый двигатель победно гремел.
– Станция… – бормотал я. – Но станция… Станция…
Перегрузка не давала мне шевельнуть даже пальцем, не то что рукой. Кажется, я пытался показывать ему глазами, но тщетно! Вертикальная черточка «Юрия Гагарина» застыла над горизонтом. Мы не набрали и половины орбитальной скорости, а станция ушла уже километров на двести и все еще удалялась!
Наконец Коршунов уловил мое беспокойство. Какое-то время он молча смотрел вперед. Конечно, он сразу все понял, но ничем не дал понять, что ситуация его встревожила.
– Держись, штурман! – прокричал он. – Обратного пути нет! Мы догоним ее, даю слово!..
Перегрузка заметно усилилась, мне стало нехорошо. Но когда двигатель умолк и мы вышли на орбиту «Гагарина», тот по-прежнему висел над горизонтом далеко впереди, а топлива в баках «Кон-Тики» оставалось всего 40 кг!
Возьми себя в руки, сказал я себе, мы на орбите, ничего страшного нам не грозит. Ну, пришлют в крайнем случае спасательный катер. И опять подстроят какую-нибудь веселенькую телепередачку…
Но Коршунова, видимо, такие проблемы не волновали. Он долго изучал станцию в свой любимый 15-кратный бинокль.
– До нее двести пятьдесят километров, – сказал он наконец, передавая бинокль мне. Выглядел «ЮГ» внушительно – этакая 600-метровая, парящая в пустоте башня, ощетинившаяся антеннами и солнечными батареями. – Идти на нее в лоб бессмысленно, не хватит никакого топлива. С десяти километров я бы еще рискнул, но не более… Постой, высота у нас пятьдесят, если не ошибаюсь?.. – И вдруг он засмеялся. – Знаешь, штурман, какой закон для нас сейчас самый главный? Пятью пять – двадцать пять!..
Он смотрел на меня и улыбался. И, как я понял, на сей раз вовсе не из-за выражения моего лица; просто он нашел выход и радовался, что это ему удалось.
– Пятью пять – двадцать пять! – победоносно повторил он. – Мы пойдем обходным путем, штурман! Не будь я Лунный Коршун, если через два часа мы не постучимся в двери этого небесного замка!..
– Ты что, Михаил?! – закричал на этот раз уже я.
– Не нервничай, штурман, – отпарировал Коршунов. – Я знаю, что делаю.
А сделал он следующее: 1) развернул «Кон-Тики» кормой вперед и 2) включил на несколько секунд маршевый двигатель. Топлива, правда, на этот странный маневр ушло всего килограммов семь, но результат не замедлил сказаться: дистанция, отделявшая нас от станции «Юрий Гагарин», постепенно увеличивалась. Кроме того, мы начали терять высоту, набранную с таким трудом, – она уменьшалась все быстрее и быстрее.
Минут пятнадцать я не без успеха делал вид, что мне все понятно и что я полностью разделяю экстравагантную линию командира «Кон-Тики», но потом не выдержал.
– Допустим даже, что я полный невежда в вопросах навигации и высшего пилотажа, – сказал я ему. – В некотором смысле так оно и есть. Но не кажется ли вам, командир, что, удаляясь от цели, мы нисколько к ней не приближаемся?
О следующей четверти часа вспоминать неприятно. Коршунов читал лекцию, мне оставалось слушать и иногда кивать в знак того, что все понимаю. Он рассказывал, что космическая навигация – это не речное судовождение, она полна парадоксов, с одним из них – причем далеко не последним – я и столкнулся. Смысл стандартного маневра, который мы сейчас выполняем, в том, что в результате торможения наша орбита укоротилась; стало быть, на полный виток мы затратим меньше времени, чем станция, и после его завершения вплотную приблизимся к ней. Кроме укорочения орбиты, здесь действует дополнительный парадоксальный фактор – чем ниже высота, тем выше скорость, это знал еще Кеплер. Дистанция, выигрываемая за виток, примерно впятеро больше разности высот в перицентре – самой низкой точке траекторий. Поэтому, если учесть, что высота орбиты «Гагарина» – 50 км, получилось очень удачно, что мы отставали всего на 250 км. Пятью пять – двадцать пять: закон природы. Чтобы догнать станцию, нам достаточно одного оборота. Вот будь дистанция побольше, витка не хватило бы, и желанный финиш надолго бы отодвинулся. Вообще у него, у Коршунова, есть простые формулы, которыми он руководствуется в подобных случаях, и мне, как штурману «Кон-Тики», невредно было бы вызубрить их наизусть…
И так далее в том же духе. В продолжение этого монолога скорость спуска неуклонно возрастала, причем выглядело это куда грознее, чем в прошлый раз, при встрече с масконом. Если отвлечься от того, что мы еще и неслись по орбите, мы по-настоящему падали – вертикальная скорость достигла уже почти ста километров в час. Высота уменьшилась вдвое – если со скоростью ничего не случится, спустя десяток-другой минут мы врежемся в лунные скалы. Конечно, разумом я понимал, что потом скорость уменьшится – в перицентре она должна сойти на нет, – тем не менее наш стремительный спуск вызывал неприятное ощущение, я слушал Коршунова, что называется, вполуха, и до меня не сразу дошел смысл его слов насчет 50 км, на которые мы собираемся спуститься, чтобы достать станцию.
– Погодите, командир, – сказал я. – О каком это пятидесятикилометровом запасе вы толкуете? Какая же высота будет у нас в перицентре? Ноль?
Ознакомительная версия.
