Каждый день Билла навещали цурихиане мужского пола. Они были значительно старше Иллирии, о чем свидетельствовала седоватая щетина на средних сферах, которые, как установил Билл, служили вместилищем батарей, обеспечивающих жизнедеятельность цурихиан.
Ему быстро стало ясно, что цурихиане не находят ничего жестокого или неестественного в том, как они планировали с ним поступить.
– Мы, цурихиане, всегда возрождаемся в чужих телах, – сообщил Биллу врач. – Или не возрождаемся вообще.
– Замечательно, но как быть со мной? – проскулил потрясенный Билл. – Со мной-то что будет?
– Сгоришь как лампочка. – Цурихианин состроил гримасу; впрочем, выражение нарисованного лица если и изменилось, то совсем чуть-чуть. – Неужели в тебе нет ни крупицы духовности? Неужели ты, в глубине своей душонки, не хочешь послужить на благо всех разумных существ?
– Пожалуй, нет, – ответил Билл.
– Жаль, – сказал врач. – Тебе было бы гораздо легче, если бы ты научился воспринимать все правильно.
– Слушай, приятель, – проговорил Билл, – если от меня останется один мозг, значит, я исчезну, то бишь помру. Чему тут радоваться?
– Считай себя избранным.
– Чего?! – Билл сорвался на визг.
– Каждого из нас для чего-то избирают.
– Да ну? Тогда пускай тот тип переселится в тебя, а не в меня, и избранным станешь ты.
– О, – воскликнул врач, – я об этом как-то не подумал.
Даже Иллирия приходила теперь гораздо реже.
– Кажется, меня в чем-то подозревают, – сказала она, забежав на пять минут. – Поглядывают искоса, по-нашему. Ты понимаешь, о чем я?
– Нет. – В голосе Билла прозвучало отчаяние, которое пронизывало все его естество.
– Я все забываю, что ты родился на другой планете. Смотреть по-нашему значит то же самое, как если бы ты сказал: «Я знаю, что тут не все чисто, но буду молчать, потому что сам по уши в грязи».
– Там, откуда я родом, так не говорят.
– Да? Очень интересно. В общем, мне какое-то время придется держаться от тебя в стороне. Но не волнуйся, я помогу тебе.
– Поторопись, пока меня не выкинули из моей головы.
С тех пор как Иллирия навестила его последний раз, прошло несколько дней. Сколько точно, Билл не знал. Цурис двигался вокруг своего солнца по диковинной волнообразной орбите, в результате чего длина суток оказывалась все время разной. Одни дни назывались Тигровыми (или Частокольными? – перевести точно не представлялось возможным). В эти дни солнце вставало и заходило каждый час, раскрашивая планету то в желтый, то в черный цвет. Билл решил отмечать каждый световой период царапиной на стене. Правда, понятия не имел, каким образом, но разве не так поступали те парни, которых сажали в тюрьму и про которых рассказывалось в книжках, прочитанных в детстве на Фигеринадоне, на скирде, что стояла за кучей навоза во дворе родительской фермы? Короче, он попытался, но обнаружил, что его царапина – рядом с другой, которая была на стене раньше. Или же он сам – просто не отложилось в памяти – отметил два световых периода. Или один, но дважды. Чем глубже Билл размышлял, тем сильнее убеждался, что царапанию на тюремных стенах следует обучать в школе, а уж потом проверять навыки в полевых условиях. Поэтому большую часть времени он сидел сиднем. В палате не было ни книг, ни газет, ни телевизора. По счастью, на корпусе транслятора имелся рычажок, позволявший переключать прибор с «Перевода» на «Разговор». Берясь за рычажок, Билл почувствовал себя глупцом, но больше поговорить было не с кем.
– Привет, – сказал он.
– Здорово, – ответил транслятор. – Чаво тута творисся?
– Что за идиотский акцент? – удивился Билл.
– Я же транслятор, приятель, – раздраженно пробурчал прибор. – Если в моей речи не будет жаргона, позаимствованного из многих известных мне языков, я упаду в собственных глазах. Усек?
– Не слишком важная причина.
– Кому как, ты, вшивый органический недоносок! – горячо возразил транслятор.
– Зачем же оскорблять-то? – пробормотал Билл. Ответом ему было механическое фырканье. Наступила пауза. После долгого молчания Билл поинтересовался: – В киношку давно ходил?
– Куда?
– В киношку.
– Ты что, сдурел? Я же крохотный приборчик на транзисторах, помещаюсь у тебя под правой мышкой или в ухе. Повис, и все. Как я могу ходить в кино?
– Я пошутил.
– Тоже мне, шутник нашелся, – огрызнулся транслятор. – Хватит с тебя?
– Чего?
– Разговора.
– Конечно, нет! Мы же только начали.
– К твоему сведению, я почти израсходовал разговорную емкость. Как транслятор буду, разумеется, работать по-прежнему, а разговоры, к моему глубокому сожалению, пора заканчивать. Отбой. Конец связи.
– Транслятор, – позвал Билл какое-то время спустя.
Тишина.
– У тебя вообще никаких слов не осталось?
– Эти два, – ответил транслятор и замолк окончательно.
Вскоре Билл услышал новый голос – вечером, после того как поужинал осоложенной мякотью малины и съел тарелку чего-то, напоминавшего по вкусу жареную куриную печень, а по виду смахивавшего на апельсиновые леденцы. Поев, он принялся читать этикетки на рубашке при свете лампы, которую называли «Слепой обыватель» – из-за того, что она одинаково освещала все подносимые к ней предметы. Билл потянулся и собирался было зевнуть, когда голос за спиной произнес:
– Слушай.
Билл вздрогнул и ошалело завертел головой. В комнате, кроме него, никого не было.
– Нет, – продолжал голос, словно подтверждая сей факт, – я не в комнате.
– А где?
– Боюсь, объяснить будет трудновато.
– Попытайся.
– Не сегодня.
– Что тебе нужно?
– Я хочу помочь тебе, Билл.
Подобное Билл уже слыхал. Впрочем, всегда приятно, когда тебе хотят помочь. Герой Галактики сел на краешек ванны и вновь оглядел комнату. Никого.
– Помощь мне не помешает. Сможешь вытащить меня отсюда?
– Смогу, – ответил голос. – Если ты в точности исполнишь мои указания.
– Смотря что ты мне прикажешь.
– Возможно, ты решишь, что я спятил. Но для успеха крайне необходимо, чтобы ты верил мне и исполнил все в точности.
– Что же мне делать?
– Тебе, наверное, не понравится…
– Говори или заткнись! – взвизгнул Билл. – Пожалей мои нервы! Плевать, понравится или нет, главное – выбраться отсюда! Давай выкладывай!
– Ты можешь одновременно похлопать рукой себя по голове, а другой – потереть живот?
– Не думаю, – отозвался Билл. Он попробовал, но не преуспел. – Видишь? Я же говорил.
– Но если потренируешься, у тебя получится, верно?
– Зачем?
– Затем, что у тебя есть возможность бежать из тюрьмы. Твоя дальнейшая жизнь – останешься ты в собственном теле или нет – зависит от того, насколько точно ты будешь исполнять мои указания.
