— Поднимите крышку и выньте.
Смешок. Зазвучали голоса, но все они были одним голосом:
— Может, ее сразу вскрыть? Так безопаснее. Открытая разработка.
— Но это же сплошной базальт! Какой толщины? Десять метров?
— От трех до двадцати, если верить докладу.
— От взрыва руда разлетится вокруг.
— Используем этот туннель, расширим, выпрямим и уложим рельсы для роботачек.
— Ослов бы сюда завести.
— А хватит ли у нас стоек?
— Мартин, каковы, по вашему мнению, запасы месторождения?
— Пожалуй, от пяти до восьми миллионов килограммов.
— Транспорт прибудет через десять земных месяцев.
— Будем грузить только чистый уран.
— Нет, проблема транспортировки грузов теперь разрешена; ты забыл, что мы уже шестнадцать лет как улетели с Земли? В прошлый вторник исполнилось шестнадцать лет.
— Правильно, они погрузят руду и очистят ее на земной орбите.
— Мы спустимся ниже, Мартин?
— Спускайтесь. Я там уже был.
Первый из них — кажется, Алеф — скользнул по лестнице вниз. Остальные последовали за ним. Пью и Мартин остались на краю пропасти. Пью настроил рацию на избирательную связь с Мартином и заметил, что Мартин сделал то же. Было чуть утомительно слушать, как один человек рассуждает вслух десятью голосами. А может, это был один голос, выражавший мысли десятерых?
— Ну и утроба, — сказал Пью, глядя в черную пропасть, туда, где изрезанные жилами, морщинистые стены отражали лучи фонарей далеко внизу. — Коровий желудок, набитый окаменелым дерьмом.
Счетчик Мартина попискивал, как потерявшийся цыпленок. Они стояли внутри умиравшей планеты-эпилептика, дыша кислородом из баллонов, они были одеты в нержавеющие антирадиационные скафандры, способные выдержать перепады температур в двести градусов, не подвластные ударам и разрывам, созданные для того, чтобы любой ценой сберечь мягкую плоть, заключенную внутри.
— Хотел бы я когда-нибудь попасть на планету, где нечего было бы исследовать.
— А тебе досталась такая.
— Тогда в следующий раз лучше не выпускай меня из дому.
Пью был рад. Он надеялся, что Мартин согласится и дальше работать вместе с ним, но оба они не привыкли говорить о своих чувствах, и потому он не решался спросить об этом.
— Постараюсь, — сказал он.
— Ненавижу это место. Ты знаешь, я люблю пещеры. Потому я сюда и залез. Страсть к спелеологии. Но эта пещера — дрянь. Серьезно. Здесь ни на секунду нельзя расслабиться. Хотя, надеюсь, эти ребята с ней справятся. Они свое дело знают.
— За ними будущее, каким бы оно ни было, — сказал Пью.
“Будущее” карабкалось по лестнице, увлекло Мартина к выходу из пещеры и засыпало его вопросами.
— У нас хватит материала для крепления?
— Если мы переоборудуем один из сервоэкстракторов, то да.
— Мини-взрывов будет достаточно?
— Каф может рассчитать нагрузки…
Пью переключил рацию на прием их голосов. Он наблюдал за ними, смотрел на Мартина, молча стоявшего среди них, на Адскую Пасть и морщинистую равнину.
— Все в порядке? Мартин, ты согласен с предварительным планом?
— Это уж твое дело, — ответил Мартин.
За пять дней Джоны разгрузили и подготовили оборудование и начали работу в шахте. Они работали не покладая рук. Пью был зачарован и даже напуган такой эффективностью, равно как и их уверенностью и независимостью. Они в нем совершенно не нуждались. “Клон и в самом деле можно считать первым полностью стабильным самостоятельным человеческим существом”, — думал он. Выросши, они уже не нуждаются ни в чьей помощи. Они будут сами себя удовлетворять и в физическом, и в интеллектуальном, и в эмоциональном отношении. Что бы ни делал один член этой группы, он всегда будет пользоваться полной поддержкой и одобрением остальных. Никто больше им не нужен.
Двое из клона, занятые вычислениями и всякой писаниной, остались в куполе, но часто выбирались на шахту для измерений и испытаний. Это были математики, Зайин и Каф. Как объяснила Зайин, все десятеро получили достаточную математическую подготовку в возрасте от трех до двадцати одного года. Но с двадцати одного до двадцати трех они с Кафом специализировались в математике, тогда как другие больше занимались геологией, горным делом, электроникой, робототехникой, прикладной атомистикой и тому подобным.
— Мы с Кафом считаем, что мы в клоне ближе всего к настоящему Джону Чоу, — сказала Зайин. — Но, разумеется, в основном он был биоматематиком, а это уже не наша специальность.
— Мы нужнее здесь, — заявил Каф, и в голосе его не в первый раз послышался оттенок самолюбования.
Пью и Мартин вскоре научились отличать эту пару от других. Зайин — по целостности характера, Кафа — лишь по обесцвеченному ногтю на безымянном пальце (Каф в шестилетнем возрасте ударил по пальцу молотком). Без сомнения, существовали и другие различия, как физические, так и психологические. Природа может создавать идентичное, а воспитание внесет свои поправки. Но найти эти различия было нелегко. Сложность заключалась еще и в том, что клон никогда не разговаривал с Пью и Мартином всерьез. Они шутили с ними, были вежливы. Жаловаться было не на что: они были чрезвычайно милы, но в их поведении чувствовалось стандартизованное американское дружелюбие:
— Вы родом из Ирландии, Оуэн?
— Нет никого родом из Ирландии, Зайин.
— А как же американцы ирландского происхождения? Их много.
— Это так, но настоящих ирландцев не осталось. На всем острове, насколько мне известно, живет тысячи две, не больше. Они в свое время отказались от контроля рождаемости, и запасов пищи на всех не хватило. Третий Голод пережили только священники, а они все, или почти все, придерживались обета безбрачия.
Зайин и Каф натянуто улыбнулись. Им не приходилось сталкиваться с фанатизмом, и они не понимали иронии.
— Так кто же вы этнически? — спросил Каф.
— Я валлиец.
— Вы разговариваете с Мартином на валлийском языке?
“Это тебя не касается”, — подумал Пью, но ответил:
— Нет, это диалект Мартина. Аргентинский. Ведет происхождение от испанского языка.
— Вы изучили его для того, чтобы другие вас не понимали?
— От кого нам таиться? Просто человеку иногда приятно говорить на родном языке.
— Наш родной язык английский, — сказал Каф безучастно. Да и как он мог быть участливым? Человек проявляет участие к другим потому, что сам в нем нуждается.
— Уэллс — необычная страна? — спросила Зайин.
— Уэллс? Вы имеете в виду Уэльс? Да, Уэльс необычен. — Пью включил камнерез и таким образом избавился от дальнейших расспросов, заглушив их визгом пилы. И пока прибор визжал, Пью отвернулся от собеседников и выругался по-валлийски.
