Дмитрий зло выключил радиоприемник и даже убрал антенну.
— Черта лысого! Как же «остров в океане»! Знаем мы их острова! Все это мы уже слышали. Очередное вранье.
— Знаешь, а ведь то, что мы еще можем измениться, резко меняет наше положение, — осторожно заметил Евгений.
— И ты поверил?
— Они и раньше говорили о такой возможности.
— Угу, а потом сажали в машины смерти.
Женя пожал плечами.
В землянке было холодно. Костер горел на земле, прямо посередине комнаты (если это можно было назвать комнатой), дым уходил через дыру в потолке. Но не очень эффективно, то и дело стелясь по земле, заполняя легкие, разъедая глаза. От входа, завешенного старой палаткой, отчаянно дуло.
— А на островах Атлантического океана, наверное, тепло, — жалобно протянула Вика, кутаясь в старое тряпье.
Дмитрий свирепо посмотрел на нее.
Ближе к весне начался голод и болезни. Наши землянки неуклонно превращались в лазареты. Тут выяснилось, что у Евгения медицинское образование, и он самоотверженно помогал всем, как мог.
Мы шли с Дмитрием по заснеженному лесу, надеясь подстрелить какую-нибудь дичь. Светило солнце. На снегу лежали синие тени елей. Мы остановились, рассматривая следы. Заячьи, лисьи, волчьи. Я в этом не особенно разбирался. Вдруг с одной из вершин вспорхнула птица. Я поднял голову и заметил вдали, возле елей, еще одну цепочку следов, точнее тропинку. Мы подошли ближе. Следы были человеческими и довольно крупными. Явно мужские. Дело в том, что во всем лагере на ногах оставалось человек десять, из которых половина женщин. Из мужчин сносно чувствовали себя: я, Дмитрий, Женька и еще два парня: Севка и Ник.
— Кто бы это мог быть? — шепотом спросил я.
— Сейчас увидим.
И мы пошли по следу, стараясь, чтобы снег не скрипел у нас под ногами.
Возле зарослей молодых сосенок Дмитрий знаком остановил меня.
Там, шагах в десяти от нас, на небольшой поляне, стоял Женька и о чем-то разговаривал с незнакомым мальчишкой лет шестнадцати. Вдруг он стал быстро прощаться, передал мальчишке какой-то маленький сверток, и парень стремглав бросился в лес в противоположную сторону от нас.
Мы вышли на поляну, и Дмитрий сразу взял Женьку за грудки.
— С кем это ты тут треплешься?
— А откуда ты думаешь, я беру лекарства и картошку? Знаешь, почему мы все еще не подохли?
Дмитрий слегка ослабил хватку.
— Почему мне не сказал?
— Потому что ты — сумасшедший.
— Он нас не выдаст?
— Нет. Это парень из деревни. Они тоже Иных терпеть не могут. Я с ним общаюсь уже пару месяцев. Значит, пока не выдал.
— Ладно, прости, погорячился, — и Дмитрий отпустил своего друга. Тот аккуратно поправил одежду. — А что ты ему отдал?
— Деньги, Дим, деньги. Все денег стоит.
— У тебя есть деньги?
— Немного.
— А разве у тебя их не отобрали при аресте? — удивился я.
— Отобрали, конечно. Это были не мои деньги.
— Об этом знает еще кто-нибудь?
— Нет. Уже нет. Ким знал. Дмитрий, я ведь не первый год с тобой зимую.
— И ты все молчал?
— Молчал. Ну, что убей меня теперь за это!
— Ладно, пошли.
В начале весны слегла Вика. Ей стало плохо в один из вечеров, когда мы собирались ужинать у костра. Она стояла возле сосны за моей спиной и, по словам Жени, стала медленно сползать вниз. Женька заметил это первым, бросился к ней, подхватил на руки и отнес в землянку. Положил почему-то отдельно, за занавесом.
— Что с ней? — спросил Дмитрий, когда он вернулся.
— Слабость, недоедание. Просто обморок. Она уже пришла в себя… но не надо ее беспокоить.
Так она и пролежала одна, за занавесом, дня четыре. Женька никого к ней не пускал, и по лагерю начали ходить скабрезные шуточки по поводу особого внимания доктора Жени к этой больной. Только Дмитрий был серьезен и мрачен.
— Что-то не нравится мне это, Серж, — тихо сказал он мне. — Кто-нибудь видел, кроме Женьки, как ей стало плохо?
— Я нет. Остальные — не знаю.
— То-то же. Никто не видел.
— Что ты хочешь этим сказать?
Дмитрий пожал плечами.
— А кто его знает?
В эту ночь я не спал. Не спалось. Было уже далеко за полночь, когда за занавесом послышались приглушенные голоса. Два человека разговаривали шепотом. Я осторожно подкрался поближе.
— Ты должна научиться вести себя, как человек, — тихо наставлял Женька. — Ведь совсем недавно у тебя это отлично получалось. Не все же забыла. Я понимаю, что трудно. Пока постарайся хотя бы не смотреть людям в глаза: отводи взгляд, смотри на небо, на деревья, просто в другую сторону. Иначе вычислят. Вычислят и убьют. Или нам придется уничтожить их всех, что еще хуже. У меня же получается. А я здесь уже год.
— Может быть, убежим, — предложила Вика, каким-то чужим голосом с другими, незнакомыми интонациями. Уж слишком ровный голос для такого предложения.
— Рано. Мы потеряем остальных. И учись управлять своими мыслями. Если бы ты лучше владела новыми способностями, не понадобился бы этот разговор. А он очень опасен. Погоди-ка…
Он шагнул к пологу и резко открыл его. Я бросился к выходу и устремился во тьму, в лес, как можно дальше от лагеря. Женька был Иным, и это совершенно не укладывалось в голове. Только не Женька. Он вел себя слишком… по-человечески. Причем, как очень достойный человек. Неужели, пустое актерство? А я даже привязался к нему, стал относиться почти, как к другу.
Я тяжело опустился на холодный камень на берегу маленького лесного озерка, еще покрытого льдом, подтаявшим у краев. Кажется, меня никто не преследовал. Что было делать? Рассказать все Дмитрию? Двое Иных против десятка здоровых людей. Не слишком хороший расклад. Пожалуй, не в нашу пользу. А если и в нашу? Что, если все правда? Изменилась же Вика. Что, если я тоже изменюсь после того, как мы убьем их? Тогда я буду следующим. Не рассказывать? Безумие! Женька, наверное, уже вычислил меня. Удивительно, что я до сих пор жив. Рассказать и немедленно!
Я встал с камня и пошатнулся. Слабость, головокружение. Наверное, голод плюс бессонная ночь. Мир вокруг меня начал странно изменяться. Он становился ярче и как-то реальнее. На небе не было луны, но я видел каждую травинку, не только на этом, но и на том берегу озера, точнее, я их чувствовал. Я знал, что в траве живут змеи и прячутся полевые мыши, но я их не интересую, или они меня боятся. А в паре километров к северу находится деревня. Там спят люди, и среди них один Иной, за спиной у меня — лагерь беглецов, там двое Иных, и они не спят и думают обо мне. Им что-то от меня нужно. Пока я не понимал, что. Я схватился за голову, не в силах вынести тот поток информации, который, словно взбесившийся океан, беспощадно разрывал мой череп, и упал на землю. При этом я поранил руку об острую корягу, увидел кровь, но не почувствовал боли. Точнее почувствовал, но не так. Это была не боль. Это была информация. Информация о том, что на руке образовалась рана, в которой надо убить бактерии, прекратить кровотечение, стянуть края и зарастить ее новыми клетками. Я подчинился и сделал это. Рана затянулась. Не знаю, как это у меня получилось.
Голова то работала удивительно ясно и быстро, словно мне поставили процессор другого поколения, то вдруг начиналось помутнение сознания, головокружение, и я падал на мокрую весеннюю землю. Еще я понял, что те двое из лагеря вышли искать меня. В минуты ясности сознания я шел им навстречу, в периоды безумия — бежал от них. Причем, в первом случае я не понимал своих действий, совершаемых во втором, и наоборот. Голова больше не кружилась, но временами я терял способность соображать, то есть соображал так, как раньше, как вчера. Очень медленно. Зато бегал быстро. И, когда ко мне возвращался разум, я долго и занудно возвращал на место непокорное тело.
Утром я обнаружил себя вблизи лагеря. Из землянки выходили продрогшие за ночь люди и стягивались к костру. И я услышал их мысли. Медленные, как верблюды в пустыне. Кто-нибудь из них начинал мысль, и я все никак не мог дождаться конца. Мне стало смешно. Я улыбнулся. Неужели, я тоже раньше думал с такой же скоростью? В остальном это были довольно милые животные. Глупые, но милые.
