— Как вы в это впутались? — спросил Ланье.
— Впутался? Простите...
— Как получили это задание?
— Подал рапорт. Никто не возражал. Я сообщил, что вы были друзьями отца и Инженера, и предложил доставить послание Корженовского.
— Они не под надзором?
— Нет. Отец скрывается, но он не нарушал законов. Разве можно навязать человеку должность командующего? Это же курам на смех.
— А Корженовский, стало быть, доброволец? — Карен заинтересовалась разговором.
— Мне не совсем ясны его мотивы. Иногда он поступает очень странно, но, по слухам, работа у него спорится. Специальная Комиссия не в состоянии уследить за всеми каналами связи, и астероид полнится слухами. Я очень редко вижусь с Инженером лично и даже эту просьбу услышал от дубля.
— Спасибо, что не отказались, — сказал Ланье.
— Не стоит благодарности. Мать и отец часто о вас вспоминали. Говорили, что вы лучшие из старотуземцев. Еще я хочу сказать... — Он вдруг умолк. — Пора возвращаться. Припасы выгружены. Когда все уладится, то есть когда откроют Путь, у Гекзамона появятся средства, чтобы довести до конца работу на Земле. Я этого очень жду и хочу заранее предложить свои услуги. Я готов участвовать в любом проекте, который вы согласитесь возглавить. Для меня это будет великой честью. Как и для отца с матерью.
Ланье медленно покачал головой.
— Никогда это не уладится. А если и уладится, то совсем не так, как представляется Гекзамону.
— Предупреждение Мирского? — спросил Рам Ольми.
— Возможно. И ложь, в которой Гекзамон запутывается все сильнее.
Рам Ольми вздохнул.
— Все мы слышали выступление Мирского. Однако никто не знает, как его воспринимать. Спецкомиссия уверяет, что это мистификация.
Ланье побагровел.
— Если вы — продукт разумов матери и отца, то у вас неплохие мозги. Сами-то что думаете?
— Гарри, не дави на мальчика. Он жертва обстоятельств.
— Мирский не лгал, — продолжал Ланье. — Он на самом деле тут побывал и предупредил Инженера и вашего отца. Лично я верю каждому его слову. И ваша мать верит. Это очень серьезное предупреждение.
— Так куда же он делся?
— Не знаю, — ответил Ланье.
— Интересно было бы с ним встретиться. Если бы он вернулся.
Если... А вдруг непреклонность Гекзамона не понравится кому-нибудь или чему-нибудь посильнее Мирского? Ланье медленно поднялся, стараясь не выдать раздражения.
— Спасибо, что навестили. Если кто-то спросит, как у нас дела, скажите, что все в порядке. Я поправляюсь. Принципы наши не изменились. Нисколько. Так и передайте начальству.
— Обязательно передам. Если представится случай.
— Да пребудут с вами Звезда, Рок и Пневма, — напутствовал юношу Ланье.
Супруги проводили молодого человека в передний двор, где дубли, закончив выгрузку, поплыли к своим нишам в брюхе летательного аппарата. Рам Ольми поднялся на борт; шаттл взмыл в небо, развернулся и вскоре затерялся в красках меркнущего заката.
В тот миг, стоя под разгорающимися звездами, Ланье не знал, хорошо это или плохо — быть живым. По рукам побежали мурашки, и справиться с ними никак не удавалось. «Это реальность, — напомнил он себе. — Я не сплю. Скоро Корженовский, а может, и часть Патриции Васкьюз, будут играть с призраками Вселенной».
Карен положила голову на плечо мужа.
Рано утром Ланье записал в «блокнот»:
«На северо-западе, над самым горизонтом, мы видели Пух Чертополоха — расплывчатую и неяркую точку. Ночь баловала теплом, и мои старые кости не ныли; мозг работал лучше, чем в недалеком прошлом. Рядом лежала Карен. Должно быть, таких, как мы, землян, знавших, что случится в эту ночь, можно было сосчитать по пальцам.
Как много задолжали мы целеустремленным ангелам, нашим далеким детям! В горле возник комок. Я попросту лежал и смотрел, как Пух Чертополоха градус за градусом ползет вверх. Я боялся за него. Что, если он совершает гибельную ошибку? Что, если боги Мирского решат вмешаться? Чем это кончится для нас?
От Камня разбегались прямые лучи ясного белого света. Пронизывали три четверти небосвода, уходили в глубь космоса на десятки тысяч километров. Показывали куда-то прочь от Земли. Я не догадывался, что это за явление; наверное, обычный свет, ибо лазерные и родственные им лучи видны, только когда отражаются от пыли, а в космосе пыли немного. Мы так и остались невеждами, почти дикарями. Световые полосы вдруг угасли, и секунду не было ничего, кроме звезд и Камня, который теперь сверкал поярче и висел повыше. Быть может, подумалось мне, Корженовский начертал на небосклоне грубый эскиз, а мы сумели разглядеть лишь отдельные штрихи.
А потом от пятнышка Камня через все ночное небо развернулся пышный сине-фиолетовый занавес — от горизонта до горизонта за считанные секунды. На нем алело множество заплат; понадобилось напрячь зрение, чтобы за этими неясными пятнами разглядеть луны, как две капли воды похожие друг на друга. Мы насчитали двадцать или тридцать.
Вскоре занавес расползся, как гнилой парус под напором ветра, и вот уже на его месте извиваются и пульсируют зеленые щупальца. Омерзительное зрелище вызывало тошноту, словно я стал свидетелем какого-то противоестественного, кроваво-таинственного рождения; некие силы уродовали космос, подчиняли его своей извращенной воле.
Затем все померкло и небо вновь обрело ясность и нерушимый звездный покой. Что бы там ни происходило, мы этого уже не видели».
Сквозь купол, прикрывающий скважину на северном полюсе, Корженовский глядел сверху на Шестой Зал. Его пальцы неустанно вертели игральную кость из железо-никелевого сплава. Рядом, сложив на груди руки, витал президент, облаченный в церемониальную мантию, в головном уборе, что напоминал тиару китайского мандарина. Он прибыл с внеочередного заседания Нексуса, чтобы лично пронаблюдать за второй и третьей сериями испытаний. Сейчас они проверяли аппаратуру Шестого Зала.
Третий квадрант исторг облачко дыма, и тотчас над поврежденным блоком завис летательный аппарат.
— В чем дело? Авария? — спросил Фаррен Сайлиом.
— Пожар в трубе инерционно-радиационного контроля, — рассеянно ответил Корженовский. Его взгляд метался по важнейшим узлам Шестого Зала, по местам, где малейшее завихрение псевдопространства могло взорвать огромные участки дна долины. — Пустяк.
— А в целом все благополучно?
— Вполне, — уверил Корженовский.
— Долго еще до стыковки?
— Девять дней. — Корженовский позволил ветру медленно отнести его в сторону от президента. — Машинам нужно время, чтобы войти в нормальный ритм. Должна рассеяться петлеобразная виртуальная Вселенная. После этого выход будет свободен, и мы сможем состыковаться.
