Харт."
Письмо Харта сильно встревожило меня. Такая внезапная вялость часто является синдромом какого-нибудь серьезного заболевания. Услышав диагноз Бриттлстоуна, я усмехнулся. В лучшем случае это не было данью эффективности его учреждения. Я сразу же направился к Хэппи-Лейн.
Это было добрых шестьдесят миль езды, и я потратил большую часть дня, добираясь до маленького горного городка Харкинвилл. Затем двухчасовой подъем по извилистой дороге в каньоне привел меня к санаторию Хэппи Лейн, огромному, возвышенному и белому, с великолепными зелеными лужайками и множеством белых же пристроек. Обширную территорию огораживал высокий и богато украшенный железный забор.
Внутри здание было полностью выложено белой плиткой, с просторными, сверкающими залами, в которых царила атмосфера санитарии. Но, как и во всем, что делал Бриттлстоун, эта белизна была скорее игрой на впечатлительность, чем фактором, способствующим здоровью. Известно, что белый цвет оказывает неблагоприятное воздействие на организм выздоравливающих. Гораздо полезнее какой-нибудь успокаивающий цвет, предпочтительно тот, который нравится самому пациенту. Кабинет был великолепно и со вкусом обставлен, с действительно красивыми гобеленами и коврами. За столом красного дерева сидела высокая, худощавая женщина с удивительно жестким лицом. Она подняла глаза при моем появлении и испытующе посмотрела на меня.
Когда я подошел к стойке регистрации, она безапелляционно сообщила мне, что посетители допускаются только по четвергам. Затем она вернулась к своей работе. Такой прием сильно разозлил меня, поскольку она еще не узнала о цели моего визита и наверняка мой медицинский саквояж должен был подсказать ей, что я врач.
– Это профессиональный визит, – сказал я сурово. – У меня здесь пациент, и меня срочно к нему вызвали.
– О, это другое дело, – поправилась дама.
Она сделала паузу.
– Кого вы хотите увидеть?
– Мистера Харта. Не будете ли вы так любезны показать мне его комнату?
– Сначала вам придется повидаться с доктором Бриттлстоуном. Он находится в своей лаборатории, комната 105. Я покажу вам где это.
В этот момент в дверях появился сам Бриттлстоун. Увидев меня, он слегка вздрогнул, и мимолетное выражение того, что могло читаться как тревога или раздражение, промелькнуло на его лице. Затем он с улыбкой двинулся вперед.
– Ну-с, доктор, – сказал он. – Вот это действительно сюрприз. Я не ожидал вас увидеть так скоро. Значит, вы получили мое сообщение?
Вспомнив, что Харт отправил свое письмо тайком, я кивнул.
– Да. И естественно, я сразу же прибыл. У вас есть какая-нибудь теория относительно причины рецидива мистера Харта?
Бриттлстоун, казалось, на мгновение растерялся. Он пристально изучал меня.
– Должен признаться, нет, – медленно ответил он. – Однако, я думаю, что "коллапс" было бы лучшим выражением. Мистер Харт, похоже, страдает от чрезмерной апатии. Конечно, я сразу заподозрил, что у него был острый приступ несварения желудка, а позже я испугался, что у него могло развиться какое-нибудь злокачественное заболевание. Но я провел тщательное обследование и могу сказать, что он совершенно здоров. Поэтому я вынужден думать, что он страдает от перенапряжения. Он тоже немного перестарался, доктор. Вопреки моему совету, и вы можете быть в этом уверены. В первый день, когда он встал с постели, он прошел много миль. Конечно, я ошибся, позволив ему взять надо мной верх. Но, – Бриттлстоун осуждающе улыбнулся, – ему довольно трудно противостоять. Пойдемте, и я отведу вас к нему.
Внешне совершенно дружелюбный, Бриттлстоун без умолку болтал, ведя меня по широкому белому коридору. У меня сложилось стойкое впечатление, что он не был ни озадачен, ни встревожен Хартом, что он расценивал его недомогание просто как усталость. Его больше интересовало описание санатория, который он пообещал показать мне, как только я увижу Харта. Перед открытой дверью комнаты в правом крыле он остановился.
– Он здесь, доктор.
Я вошел первым, и как только переступил порог, я все понял. Харт лежал на спине, его лицо было спокойным, глаза закрыты. На его лице была усталость, которая уже медленно исчезала. Я слишком часто бывал в присутствии смерти, чтобы не почувствовать её. Бриттлстоун, казалось, это тоже понимал. На его лице отразились удивление и тревога. Я подошел к кровати и взял Харта за руку. На его запястье не было никаких признаков пульса, а плоть была холодной.
– Что… что… – заговорил Бриттлстоун взволнованным голосом. – Неужели он…
– Он мертв, – ответил я, глядя на него с негодованием, которое, возможно, было неоправданным.
– Где мистер Брэнд? – спросил я.
– Но почему… – Бриттлстоун подошел к кровати и схватил мертвеца за руку. Затем он позволил ей упасть. – Он должен быть где-то поблизости. Я найду его.
Он поспешно вышел из комнаты. Его странное поведение и сильное волнение показались мне чрезвычайно странными и больше соответствовали реакции близкого родственника, чем врача. Вскоре он вернулся с Джоном Брэндом, секретарем-адвокатом Харта. Тем временем я тщательно осмотрел мертвеца и не нашел никаких зацепок относительно причины его смерти. Когда Бриттлстоун и Брэнд вошли, я осматривал левую руку трупа. Я обнаружил, что она усеяна следами иглы для подкожных инъекций. Коротко кивнув Брэнду, я указал на это Бриттлстоуну.
– Вводился ли морфий пациенту с вашего разрешения, доктор?
– Ну, да, – поспешно ответил Бриттлстоун. – В течение последней недели он часто испытывал боли. Он совершенно не мог спать по ночам. Я был вынужден дать ему успокаивающую дозу.
– Я не знал об этом, – сказал я, строго глядя на врача. – И вы не говорили мне об этом, доктор. Что было причиной этой боли?
Бриттлстоун нервно поджал губы.
– Я не упомянул об этом, потому что думал, что вы полностью понимаете состояние мистера Харта. Он был подвержен сильным головным болям, симптомам частых приступов острого несварения желудка.
Я задумчиво посмотрел на Бриттлстоуна, а он словно избегал моего взгляда. Я, конечно, понял, что он солгал. Это была весьма неуклюжая ложь, очевидно, придуманная под влиянием момента. Но я не видел причин для его лжи.
– Вы говорите, ему было больно? – вернулся я к разговору. – Что вы подумали, что он страдает от головной боли? Вы не предприняли никаких попыток определить, что было не так? Вводили ли вы ему лекарства только по его просьбе? На его руке дюжина следов от подкожных инъекций. Если бы он не умер так, как умер, вы были бы на верном пути, чтобы сделать из него наркомана, потому что вы не признались, что вводили наркотик только на прошлой неделе.
– Дюжина? – переспросил Бриттлстоун явно удивленный, шагнул вперед и осмотрел руку мертвеца. – Я вводил их ему всего три раза.
– Медсестра? – спросил я. – Где она?
– Она… – Бриттлстоун колебался. – Она ушла вчера. То есть та, которая ухаживала в течение последнего месяца. Я предоставил ей двухмесячный отпуск. Новая медсестра где-то рядом. Мне позвать её?
– Нет. От нее не будет никакого толка, – ответил я.
То, что здесь было что-то серьезно не так, было очевидно. Но с каждым мгновением я становился все более озадаченным. Поведение Бриттлстоуна, безусловно, было подозрительным, и я начал подозревать его в преступной деятельности и даже убийстве. На мгновение меня ошеломило то, что возможно Харт был убит. Я сразу же отбросил эту мысль. Ибо, если это было убийство, какой у него мог быть мотив? Врач не убивает своих пациентов. И все же смерть Харта была подозрительно внезапной, а его болезнь подозрительно неестественной. И Бриттлстоун сказал, что Харт испытывал сильную боль, в то время как в своем письме ко мне он описал себя лишь как ужасно утомленного. Еще одним странным обстоятельством было отсутствие кого-либо из ухаживавших за Хартом.
Что касается следов от подкожных инъекций, то не было никаких свидетельств смерти от морфия, да и вообще от какого-либо наркотика. Также не было ничего, указывающего на смерть от какой-либо известной болезни. Замешательство Бриттлстоуна по поводу следов от подкожных инъекций было подозрительным. Почему он солгал о них? Но его изумление и смятение, когда мы обнаружили Харта мертвым, казались вполне искренними.
