быстрее, чем он предполагал, и когда он добрался до верха, ее края сомкнулись на лодыжке Лао Дао. Почва была достаточно мягкой и поэтому не раздавила его ногу и не сломала кости, но она держала его крепко, и высвободиться он не мог, как ни пытался. Он вспотел от ужаса и боли. Неужели меня обнаружили?
Лао Дао растянулся на земле. Ему показалось, что он слышит шаги, и он представил себе, что скоро прибудет полиция и арестует его. Возможно, сначала они отрежут ему ногу, и лишь затем бросят в тюрьму. Он не знал, удалось ли кому-нибудь его разоблачить.
Лежа на траве, он почувствовал холодок утренней росы: влажный воздух проникал под воротник и в рукава, не давая Лао Дао заснуть. Ежась от холода, Лао Дао беззвучно считал секунды, тщетно надеясь, что это была просто техническая неисправность. Он попытался придумать, что он будет говорить, если его поймают. Возможно, стоит упомянуть о том, что он двадцать восемь лет честно отработал на заводе, — тогда, возможно, люди почувствуют к нему симпатию. Лао Дао не знал, будут ли его судить. Судьба грозно нависла над ним.
А теперь судьба сдавила ему грудь. Из всего, что он испытал за последние двое суток, наибольшее впечатление на него произвел разговор со Стариной Гэ за ужином. Лао Дао почувствовал, что приблизился к пониманию какого-то аспекта истины, и возможно, именно поэтому смог мельком разглядеть очертания судьбы. Но они были слишком далекими, слишком холодными, слишком недостижимыми. Лао Дао не знал, зачем ему истина. Какой смысл в том, чтобы четко видеть все, но не иметь возможности что-то изменить? А ведь он видел далеко не все.
Судьба была похожа на облако, которое на миг приобретало какую-то знакомую форму, но исчезало, когда он пытался ее рассмотреть. Лао Дао — всего лишь обычный человек, один из 51 280 000 таких же, как он. И если для них подобная точность была излишней, если они говорили только о пятидесяти миллионах, то он превращался в ошибку при округлении, как будто его и не существовало. Он даже менее важен, чем пыль. Лао Дао вцепился в траву.
В шесть тридцать У Вэнь нашел свою флешку. В шесть сорок У Вэнь вернулся домой.
В шесть сорок пять обессилевший седой мужчина лег на маленькую кровать, стоявшую в его кабинете. Приказ был отдан, и колеса мира медленно закрутились. Над кофейным столиком и рабочим столом появились прозрачные крышки. Кровать выпустила облако усыпляющего газа, вытянула со всех сторон прутья ограждения, а затем поднялась в воздух. Когда земля и все на ней повернулось, кровать оставалась на своем месте, словно парящая в воздухе колыбель.
Перемена началась еще раз.
Проведя полчаса в отчаянии, Лао Дао снова обрел надежду. Земля двигалась. Как только трещина открылась, он вытащил из нее ногу, а затем, когда разлом стал достаточно широким, опять полез вниз. Теперь он двигался еще осторожнее, чем раньше. Кровь прилила к онемевшей ноге, и ему показалось, что его голень зудит и болит так, словно ее кусают тысячи муравьев. Боль была невыносимой, и ему пришлось кусать кулак, чтобы не закричать. Он падал; он вставал; он падал снова; он снова поднимался. Он прикладывал все свои силы и навыки, чтобы удержаться на поворачивающейся земле.
Как Лао Дао поднялся по лестнице, он даже не помнил. Когда Цинь Тянь открыл дверь своей квартиры, Лао Дао потерял сознание.
* * *
Десять часов Лао Дао проспал на Втором уровне. Друг Цинь Тяня, студент-медик, перевязал рану Лао. Мышцы и соединительные ткани ноги сильно пострадали, но, к счастью, ни одна кость не была сломана. Однако какое-то время передвигаться он будет с трудом.
Проснувшись, Лао Дао передал Цинь Тяню письмо И Янь. Он видел, как Цинь Тянь читает письмо, как на его лице отображается счастье и горечь утраты. Лао Дао ничего не сказал, зная, что Цинь Тянь еще долго будет подпитываться слабой надеждой.
* * *
Вернувшись на Третий уровень, Лао Дао почувствовал себя так, словно путешествовал целый месяц. Город медленно просыпался. Его жители теперь продолжили свою жизнь с того момента, где закончили ее в предыдущем цикле. Никто не заметит, что Лао Дао отсутствовал.
Как только торговцы на тротуаре открыли свои ларьки, Лао Дао сел за пластмассовый столик, заказал миску «чоу мейн» и впервые в жизни попросил добавить к лапше свинины. «Всего один раз, — подумал он. — Это награда».
Затем он отправился в дом Старины Гэ и передал две коробки лекарств, которые Старина Гэ купил для своих родителей. Старики уже не могли сами передвигаться, и за ними ухаживала какая-то хмурая девушка.
Хромая, Лао Дао медленно вернулся в свой дом. В коридоре стоял шум и гам, слышались обычные утренние звуки: кто-то чистил зубы, спускал воду в туалете, ссорился.
Лифта ему пришлось ждать довольно долго. Выйдя на своем этаже, он услышал громкие голоса: две девушки, Ланьлань и А Бэй спорили с пожилой женщиной, которая пришла за арендной платой. Все квартиры в этом здании принадлежали государству, но в жилом районе был агент, который собирал квартплату, и в каждом здании, и даже на каждом этаже у него были помощники. Эта пожилая женщина — худая, иссохшая — уже давно жила здесь одна: ее сын уехал, и никто не знал, где он. Она всегда держала дверь закрытой на замок и ни с кем не общалась. Ланьлань и А Бэй, работавшие в магазине одежды, переехали сюда недавно.
А Бэй что-то кричала, а Ланьлань пыталась ее удержать. Повернувшись, А Бэй заорала на Ланьлань, и та заплакала.
– Условия договора одни для всех. — Старая женщина указала на текст, который полз по экрану, установленному на стене. — Как ты смеешь говорить, что я вру! Вот тут черным по белому написано: осенью и зимой цена на отопление увеличивается на десять процентов.
– Ха! — А Бэй, энергично расчесывавшая волосы, свысока посмотрела на женщину. — По-твоему, мы купимся на такой дешевый развод?