– Временно, – вслух поправил себя Андрей, не в силах совладать с охватившим его чувством непримиримости к туманной громадине.
Это чувство придало ему бодрости. Он знал теперь, что ничего в нем нет от чужаков. По крайней мере, в голове. С головой все в порядке. Чужакам удалось окатить его зеркальной дрянью с головы до ног и даже, может быть, накачать блистающей мерзостью до бровей, но переделать в нем мысли и чувства на свой лад для каких-то своих инозвездных нужд им не удалось. И никогда не удастся. Если, конечно, верить в искренность адресованных чужакам проклятий Мефа Аганна…
Цепочка ямок-следов, как и созданная ею прямая расселина, вела все дальше по неровному, грязному, хрупкому льду километр за километром, взбираясь на бугры, ныряя в ложбины. Нескончаемое однообразие пунктирной тропы и теснота расселины действовали угнетающе. С этой тропы никуда не свернешь, хоть тресни. Впрочем, довольно с нее и того, что она вообще куда-то ведет.
«Казаранг» преодолел очередной подъем – внешний склон вала крупного кратера, – лучи передних фар высветили в глубине темной щели какое-то серое пирамидальное сооружение… Ни дать ни взять сильно потрепанный палаточный домик бывалых туристов. Андрей обеспокоенно вгляделся. Ощупал странное препятствие лучом лидара. Наконец понял: это вершина центральной горки в довольно глубокой, залитой тенью кальдере. Впечатление необычности и даже некой искусственности открывшегося взору пейзажа проистекало лишь оттого, что, во-первых, верхушка горки очень точно совпадала с вертикально-осевой плоскостью ущелья, равноудаленной от обеих стен, а во-вторых, цепочка взбегающих на горку круглых следов сливалась в сплошную, хорошо видную издали черную полосу, и вершина казалась разрезанной по вертикали. Андрея неприятно удивила легкость, с какой возникла у него зрительно-ассоциативная параллель между ледоритовым пупырем и туристской палаткой. Ничего похожего. Скорее это похоже на пару одинаковых, симметрично сложенных серых клиньев, аккуратно вбитых в ущелье откуда-то снизу. Глаза пилота не имеют права ошибаться.
Он включил фотоблинкстер, высветил на обведенном синей окружностью участке карты южную точку (вход в ущелье), соединил ее голубой линией с центром Пятна. Голубая линия пересекла по диаметру только один кратер с центральной горкой – двухкилометровый кратер № 590. Прикинув на карте размеры спирально свернутой сердцевины гурм-феномена, Андрей перевел озабоченный взгляд на заметно подросший в сиянии фар конус препятствия, остановил машину. И отсюда видно: для ступоходов этот холм заледенелой грязи слишком крут.
Хочешь не хочешь, леший его побери, флаинг-моторы придется использовать…
Андрей медлил, разглядывая препятствие, оглаживая пальцами в перчатках гашетки обеих рукояток управления. Он ни в малой степени не сомневался, что перелет вдоль расселины даром ему не пройдет, что последствия даже короткого перелета долженствуют быть если не катастрофическими, в полном значении этого слова, то непременно серьезными и суровыми – к иным себя не готовил. Ах, чертов пупырь!..
– Выполняю флаинг-маневр, – сообщил он о своих намерениях. – Взлет над центральной горкой кратера номер пятьсот девяносто, импульс для баллистического перелета по диаметру кратера, посадка на внешний склон северной стороны кольцевого вала. Маневр выполняю с подстраховочной программой автопосадки. Мало ли что… Думаю, первый изгиб пунктира круглых следов – то есть первый виток вокруг сердцевины гурм-феномена – доведется мне встретить вблизи от места посадки.
Стартовый рывок. Андрей сощурился: не успела уйти вниз темная полоса ледорита – резко, почти вдвое, возросла площадь участков стен, отражающих свет катера. Очень живо ему представилось, как в такой обстановке выглядит со стороны взлет «Казаранга». Будто вспорхнул испуганный фиолетовой молнией огромный, сверкающий разноцветьем огней мотылек с исполинскими, немыслимого размаха белыми крыльями…
Провожая взглядом уплывающую под брюхо катера вершину горки, Андрей заметил на грязной ее макушке искру холодного, острого блеска, однако большого значения этому не придал. Во время старта его удивило и обеспокоило внезапное онемение ног: от ступней оно быстро распространилось к бедрам. Он сразу понял: это прелюдия к каким-то более существенным неприятностям; должно быть, в отличие от наказания за шалости с манипулятором «счет» за флаинг-маневр предъявляется без задержки. Чувствуя, как неудержимо тускнеет и ускользает сознание, интуитивным движением рукоятки он успел прицельно бросить драккар к мутно-серому пятнышку отраженного света передних прожекторов (пятнышко-мишень, как подсказал лидар, находилось там, где щель оголила бугры кольцевого вала) и успел с надеждой подумать: «Сознание полностью здесь я еще не терял».
Действительно, и теперь сознание полностью не померкло. Скоро об этом пришлось пожалеть. Сразу после выверта. Пожалеешь, если внезапно, без всяких предупреждений какой-то фокусник-сумасброд выдергивает из-под тебя машину, одним махом вспарывает и выворачивает наизнанку скафандр, а тебя самого, беспомощного, совершенно очумелого, рывком швыряет в необъятный простор какого-то необыкновенного студенисто-глянцевого мира… А в этом мире, выколотив из твоей головы девять десятых остатка соображения и начисто перекрыв тебе кислород, эстафету пыток перехватывают более жестокие сумасброды: тебя сжимают в комок, скручивают, растягивают на мегапарсеки, впрессовывают в точку и наконец взрывают. Разлетаясь мириадами блистающих осколков, твой взорванный мозг вдруг ни с того ни с сего вспоминает, что на Обероне лиловый скафандр Асеева перед гибелью командора стал белым… Последнее воспоминание. И вообще последний проблеск сознания. Дальше все тонет в смолисто-плотной мгле. Абсолютная тишина, абсолютная тьма. Абсолютное безвременье…
Пришел в себя – будто проснулся. Шевельнул ногами, руками. Довольно свободно, легко. С наслаждением потянулся. Приятная истома в мышцах. Ощущение безмятежности. Как после двух недель отпуска на Земле. Давно он не испытывал такого замечательного чувства. Думать ни о чем не хотелось. Смутно помнил, что его безжалостно истязали в какой-то непонятной студенисто-глянцевой среде… Вспоминать удушающий этот кошмар в деталях не стоило. Возможно, это даже опасно. Мозг, вероятно, не зря защищался забвением. Ох, не зря…
Андрей приоткрыл глаза, увидел расселину «вверх ногами», опять опустил тяжелые от приятного безразличия веки. Краешком сознания он чуял неладное и мысленно прощупывал себя. Нет, все как будто в порядке… Ну, если ему не хочется шевелиться, смотреть на эти раскачивающиеся белесые стены – что с того? Осточертели ему эти стены. Он подождет, когда они успокоятся, а за это время обдумает текст сообщения. Стены стенами, истома истомой, но от каторжной необходимости внятного изложения странных событий в устном докладе никуда ведь не денешься… Его размышлениям сильно мешало два обстоятельства. Первое: языком ворочать до того не хотелось, что он не знал, сумеет ли сейчас выдавить из себя хоть слово. Второе: он никакого понятия не имел о сути экзотического действа, участником которого только что был.
