Несколько минут спустя речь Корсина замедлилась. Его рана была смертельной, и его время утекало — Корсин заговорил о личном.
«…Нида, дочка, ты не только то единственное хорошее, что сделала в своей жизни Сиелах. Ты — будущее ситов на этой планете. Мы… не решали жить ли нам здесь. Но… мы решили, что здесь мы не умрем. Этот выбор… сделаешь ты…»
Корсин тяжело осел в своем кресле. Картинка замерла.
— Это все? — спросила Илиана.
Хилтс взглянул на нее; он не удивился, что именно она высказалась первой.
— Это все, — он шагнул к записывающему устройству.
— Этого достаточно, — голос Корсина Бентадо был полон благоговения. — Может быть только одна власть — та, которую создал он. И только мы являемся законными наследниками. Это бесспорно.
— Ошибаешься, — перебил его другой голос. Принадлежал он лидеру Золотой Судьбы — эти были помешаны на звездном происхождении Племени. — Я слышал великого завоевателя, говорящего о сильном народе. Даже случайно попав сюда, мы мгновенно покорили этот мир. Наверняка каждый человек в галактике правит своей собственной планетой. Надо прекратить нашу вражду, открыть храм и вернуться к звездам!
Хилтс покачал головой — снова споры. До световых мечей еще не дошло — все были заняты обсуждением услышанного. Но это всего лишь вопрос времени. Хилтс рассеянно повертел пирамидку. На этот раз прибор включился легче, но, по понятным причинам, Хранитель так и не отключил его должным образом.
Появились помехи. А потом и что-то еще. Мелькнула какая-то другая картинка, проступив сквозь умирающего Великого Лорда.
— Тут есть что-то еще, — Хилтс пытался настроить изображение. — Под Заветом.
Палимпсест[2]. Он как-то услышал об этом понятии в разговоре двух кеширских художников: порой, поверх старой работы, писалась новая — на том же холсте. В скульптуре такое было невозможно — а что есть проекция чьего-либо изображения, как не живое изваяние? Но все-таки что-то там было. Может, когда Корсин делал свою запись, там уже была другая!
Он пощелкал кнопками панели управления, руководствуясь больше интуицией…
…и явилось чудовище.
«Послание капитану Яру Корсину от его господина Нага Садоу!»
Все разом примолкли, услышав скрипучий голос. Он принадлежал человекоподобному существу, одетому, как ситский владыка. Лицо Садоу имело красноватый оттенок, а по бокам извивались длинные отростки. Вздувшиеся вены его лысого черепа извивались, словно горные хребты.
И, говоря, он махал руками — ручищами! — с когтями не меньше увакских.
Нира из Отряда Пятидесяти семи не сдержалась:
— Что… что это?
«Вместе с Сайесом и Харбингером, ты должен доставить на Фаегон шахтеров своего брата Деворе. Вы добудете для меня кристаллы Лигнана и вернетесь на Киррек».
Хилтс протер глаза. Язык их — только с сильным акцентом. Но что это за существо? Никаких записей о том, что во вселенной, помимо кешири, существуют и иные разумные нечеловеческие расы, не было.
И уж тем более ничего не говорилось о том, что кто-то подобный может приказывать людям.
«Я направляю к тебе твоего старого знакомого — Равилана Грозного и его воинов-массасси».
Картинка изменилась. И, если вид Нага Садоу вызвал у присутствующих молчаливый шок, то явление Равилана и его свиты сопровождалось приглушенными возгласами. Равилан был похож на человека еще меньше, чем Садоу. Его кожа была густо-красной. Длинные надбровные отростки спускались к еще более длинным лицевым. Позади Равилана возвышались ярко-алые громадины, чья чудовищность вообще не поддавалась описанию.
Картинка мигнула, вновь появился Нага Садоу.
«Твоему брату сообщат, что командиром назначен именно ты. Но не забывай, что ты — как и все остальные — находитесь под моей властью и зависите только от меня. Может, я и даю вам больше свободы, чем дают своим рабам другие ситы. Но ваша раса создана только для того, чтобы хорошо мне служить. Чего я и требую. Ты выполнишь свой долг и поможешь мне победить. Принимайтесь за дело. Прославьте мое имя. Подведете меня — умрете».
Изображение погасло, и атриум погрузился в почти полную темноту. Только сквозь разбитые окна крыши лился звездный свет.
— Что это было? — произнесла, наконец, Илиана.
— Запись, — ответил Хилтс, осторожно вертя приборчик в руках. — Более ранняя запись. Видимо, Завет Корсина записан поверх нее. Предполагалось, что этого никто не увидит.
Пирамидка и так капризничала при недавней активации. Возможно, она вообще сработала в последний раз, так неудачно исполнив свое предназначение. Он вздохнул и посмотрел сквозь разбитые окна в освещенное звездами небо:
— Думаю это был — по его же словам — Нага Садоу.
Всеобщее недоверие выразил Корсин Бентадо:
— Нага Садоу — всего лишь «небесный союзник Корсина» из детских сказок. А это…этот говорил так, словно он — хозяин «Знамения». И всего экипажа!
— Они не были завоевателями, — язвительно произнесла Илиана. — Они были шахтерами — копались в грязи. А великий Яру Корсин — всего лишь перевозчик!
Уродцев из Отряда Пятидесяти семи, казалось, больше всего шокировал истинный облик Равилана и его подопечных.
— Это…это не ситы, — прошептала Нира. — Это безумие.
Хилтс не знал, что сказать. Все маленькие тайны истории, все летописные недомолвки вдруг стали понятны — если такое можно понять. Яру Корсин и весь пантеон основателей были рабами — рабами этого?
— Неудивительно, что Сиелах боролась за безупречность крови, — Илиана вышла вперед. — Она хотела очистить нашу расу.
Корсин Бентадо ходил по атриуму кругами.
— Нет, этого не может быть. Не может быть, — он взглянул на Хилтса. — Ты! Хранитель! Сестры объявились тут раньше всех. Вы что-то испортили?
— Я и сам не ожидал ничего подобного, — Хилтс поднял пирамидку и положил ее на постамент.
— Тогда…что это значит?
— Это значит, что мы не просто Племя. Мы — Потерянное Племя, — Хилтс практически выплюнул эти слова. Гордиться тут было нечем. — Мы ничего не делали сами; нас направили, и направили не сюда. Но, когда мы разбились, Корсин решил остаться — потому что не хотел возвращаться к этому.
Ропот стал громче. Винить Корсина было не за что. Но, все это означало, что они, ужасней не придумаешь,…
Беглые рабы.
Свернул световой меч — Илиана ринулась вперед. Хилтс вздрогнул, уверенный в том, что она наброситься на него. Но меч опустился на пирамидку, рассекая и прибор, и постамент.