скрывала много уголков, которые могли бы понравиться как взрослым, так и детям. Странно, что раньше о маленьких шалунах я не думала. Наверное, это снова сработали инстинкты, которые прежде я всячески подавляла.
Здесь был и густой старый лес, и прудик, и холодное глубокое озеро, и маленький пляж возле него. Были сады, заросли пней и дерево в виде буквы «Г», помнившее моего прапрадеда. В чаще можно было встретить барсуков и куниц, рыжих «звездных» оленей и золотых белок. Особенно я любила, когда к дому прилетали лимонные певухи – крупные птицы ярко-желтого цвета. В народе их ещё называли визгушами, потому что концерт получался весьма своеобразный. Среди нежных трелей нет-нет да и прорезался резкий, противный звук, словно одной из солисток наступали на хвост.
– Бассейн делал папа, – рассказывала я. – Но за ним трудно ухаживать, и я редко пользуюсь, предпочитая открытые водоемы.
– Мне нравится, – улыбнулся Бьёрн. – У нас холоднее, толком не поплаваешь.
– А ты не закаленный?
– Я, Таиса, бродяга. Много летал, много где побывал. Но при этом особой связи с природой никогда не было… – Он почесал в затылке. – Я люблю плавать, спокойно отношусь к холоду, однако чтобы сигануть в прорубь – это развлечение не для меня.
– А я сигала.
– И как?
– Холодно.
– Было бы странно услышать, что ты там согрелась…
– После и правда тепло, – хитро улыбнулась я. – Особенно если сразу чаю напиться.
Бьёрн кивнул, и мы молча обошли старые сады, чтобы взойти на холм, с которого открывался прекрасный вид на горы.
– Чем ты здесь целыми днями занимаешься? – спросил он с улыбкой. – Неужели не скучно? Я бы сдурел, наверное.
– Ты поживи с месяцок – тогда и поймешь, что от природы не дуреют, а наоборот…
– Умнеют?
Мы рассмеялись.
– Скорее, добреют. Вот простое созерцание, например. – Я встала поближе и принялась рассказывать: – Городской человек разве умеет встречать рассветы? Разве можно отыскать подходящую крышу, чтобы налюбоваться утренним солнцем, первыми его лучами, небом, которое только-только проснулось? Здесь, Бьёрн, рождается новая жизнь. Среди этих синих и желтых великанов, на воде вместе с бликами, с облаками, которые становятся цветными, а потом опять белеют. Горы умеют дышать, небо слушает тебя, вода всегда готова рассказать свою историю. Впрочем, как и любое дерево… Просто нужно уметь слушать. Здесь не бывает одинаковых дней. Ты можешь подумать, что суета мегаполисов интересна, ибо несет заряд времени, но движение леса, трав, птиц и зверей куда сплоченнее, интереснее и мудрей. На закате я встречаю чаек – они кормятся у залива, и под вечер возвращаются обратно. Среди них обязательно найдется последняя, отставшая от остальных, летящая в темноте. Я вижу её и понимаю – пора домой. А дома, на крыльце, ждут жуки-фонари. Такого поначалу можно испугаться, потому что он большой и горит синим огоньком, к тому же при взлете гудит и пофыркивает. Они сидят на перилах, шевеля усами, и нисколько меня не боятся. И Тёма их не трогает, потому что знает – невкусные. – Я перевела дух и поглядела на собеседника, ожидая его реакции.
– Ну, а что ночью? – спросил он, и стало радостно, что мои слова вызвали интерес.
– В сумерках поют ночные птицы, бродят по кустам мелкие зверушки. Звезды яркие и сияющие, а лунный свет пробивается даже сквозь шторы. Ночью, если прислушаться, можно различить плеск воды вдали, гул, исходящий от гор (никогда не понимала, почему они гудят по ночам), какие-то писки, копошение, шум ветра в кронах… А есть час, когда всё словно замирает. Наверное, тогда мир действительно спит. В городе-то жизнь не может позволить себе подобный отдых, там нет-нет да и встретишь позднего прохожего, такси или дергающий глазом фонарь.
Мужчина хмыкнул.
– А дальше?
– Дальше день, и он веселый. Я ведь рассказала только малую часть того, что можно почувствовать, и не упомянула о деятельной жизни солнца. И труды, и заботы, купание, загорание, сбор урожая, да и не сижу я тут постоянно! Встречаюсь с подругами, ещё учусь, работаю, навещаю родителей… Эта земля, это… – попыталась подобрать слова и начала размахивать руками. – Пространство – это энергия, сила, которая питает тебя круглый год. Конечно, постоянно быть одной тяжело, но я не так уж и одинока. В середине лета приезжают родные, брат с детьми, двоюродная сестра. Заглядывают подруги, далекие соседи тоже приходят. У них коровы, молоко прекрасное, а у меня овощи и фрукты – обмениваемся. Я много чего придумываю, например, захотелось сделать на дереве домик. У нас как раз есть подходящий красный ясень. Вот осенью получу диплом, собаку возьму. Мечтаю о лошади, но это сложнее…
– А в городок на драндулете ездишь?
– Или на велосипеде, если ничего с собой тащить не надо. Я за продуктами редко когда заглядываю. Так, крупу да сахар… Муку ещё иногда, шоколад. Если бы ты мог сравнить вкусы, понял бы, что в городе сама пища насыщает иначе. Но каждому свое, – поспешно добавила я. – И это не значит, что я презираю или осуждаю горожан. Просто… Трудно объяснить… Пока не услышишь музыку мира этого и другого, который в пелене фонарного света.
Бьёрн задумчиво почесал подбородок. Он смотрел вдаль, на горы и утесы, на синие воды и голубые ели.
– А там была?
– В Голубой долине ни разу. Вообще-то место заповедное, но поговаривают, что заселение возможно. Добираться сложно: сначала по воде, а потом только по воздуху. Не то чтобы непроходимые места, но не везде с первого раза пролезешь.
– Мне нравится, когда есть тайна, – улыбнулся он. – И твой рассказ понравился.
– Спасибо. Когда есть с кем поговорить, это замечательно! Ты, наверное, много разных планет видел? – осторожно спросила я.
– Да. Красивые места есть везде, но некоторые и правда особенные. Как эта ваша долина. Неудивительно, что горы гудят. – Мы переглянулись. – Я не умею хорошо говорить, Таиса. Уж точно не создаю образы, как ты. Но слушать люблю. Расскажи ещё…
И я продолжила рассказ. С ним было легко, мы так и провели остаток дня на холмах и у воды – ходили, говорили, смотрели. Оказывается, Бьёрн успел побывать в столице и других крупных городах.
– Как обратно добрался? На поезде?
– Зачем? – хмыкнул он. – На корабле прилетел. Ничего,
