Владимир Подольский - Мы — люди!

Даже и Пёстрый, при всей его бравости и соображалке, всё-таки штабной: от огневого боя, конечно, не сробеет, но и попадёт в цель, если только случайно. На мечах, правда, хорош, но не лучше меня. Мы с ним на Новогодие иногда показываем народу, как это биться на мечах, а не на палках. Так я маленько поддаюсь, барон всё-таки! Поэтому Пёстрый меня всегда «побеждает», и мы идём пить крепкое, а селянам выкатывают пару колод пива.

Это испокон века такой обычай: умеешь меч в руках держать — быть тебе бароном над прочими, неумехами. Теперь он уже не соблюдается, конечно, больше мотками проволоки кичатся. Но в памяти остался, даже пацаны проводят свои турниры, где устанавливают, кто в их среде будет бароном, кто его дружиной, а кто подданными, обязанными нести барону дань.

Какие сейчас дружины? Отпала надобность. Кое-кто из баронов держит с десяток бойцов всегда наготове, чтобы справиться с такими бандитами, что ждут меня в Каменном овраге. Но чаще с каким-нибудь дурачком, перепившим на праздник браги. А вообще, центральная власть крепка, с врагами разобрались, о сепаратистах давно ничего не слышно, особо буйных баронов тоже повывели. Спокойно трудись, рожай детишек, пей пиво на праздники — чем не жизнь? Но всё равно находятся до чужой серебряшки жадные. И тебе, Белоголовый, предстоит их укоротить.

Так за размышлениями местность понемногу сменилась: лес поредел, обочины поднялись каменными кручами, с осыпями да редкими деревьями, умудрившимися зацепиться за эту неудобную почву корнями. Это ещё не то самое место, то есть тоже Каменный овраг, но засада, скорее всего, с другого его конца. Там вдоль дороги с обеих сторон как будто специально идут поросшие кустами плоские террасы. Залечь на них милое дело, хотя они, конечно, и не такие крутые и высокие, как та, на которой я вёл свой последний бой в бытность мою сержантом. То есть, я так думал, что последний. Наша с Гребешком позиция не была неуязвимой, преобладающие силы противника уже незаметно заходили с флангов, а отступать мы не собирались, до тех пор, пока сохранялась вероятность, что остатки нашего полка воспользуются ситуацией и ретируются. Позже выяснилось, что сделать этого они не могли: слишком много оказалось там раненых, которых на руках не вынести, а вывозить не на чем.

Я уже говорил, что Гребешок действительно старался быть хорошим солдатом: попади он ко мне, я бы сделал его отделённым, а со временем сержантом, своим заместителем. Вот и теперь, мы работали слаженно, как на учениях. Он подавал мне очередную трубку, а я достаточно прицельно палил по подползающим. Их осталось не более половины первоначального состава, да и те в большинстве жестоко посечённые моим дробом. Потом всё несколько замедлилось, Гребешку пришлось заряжать трубки. Я приказал пороху класть поменьше, чтобы хватило на большее число выстрелов. Да и бить предстояло теперь почти в упор. Любой полковой сержант или лейтенант просто не нарадовался бы глядя, как мой подчинённый, лёжа на боку, отмеряет порцию зелья, засыпает её в трубку, придерживая другой её конец когтём ноги. Затем пыж, горсточка дроба или жакан, снова пыж, потом пистон. Всё строго по огнестрельному уставу, раздел «Стрелок с помощником». Так и просится на картинку в учебное пособие, только больно уж чумаз помощник. Да и я, похоже, не чище.

Кончились пистоны, а вместе с ними подошло к концу и время нашей жизни. Как странно устроен разумный! В тот момент я, прежде всего, пожалел не себя, а что пистонов не хватило на две последние снаряжённые трубки. Зарядил их Гребешок, а выстрелить им не предстоит. Осталось четыре выстрела, а дальше только врукопашную… Да как Гребешку в рукопашной биться? У него же только нож. Я отдал ему свой меч, а его нож прикрутил на конец пороховой трубки. Мы так иногда делали, лучше пики получается. Ту противник может перерубить, а стальную трубу попробуй-ка? И вообще, при определённой сноровке лучше, чем меч. Но вот рубить нельзя, только колоть. Перекинулись парой слов и решили, что дохнуть нам в этой ложбинке невместно. А лучше пойти в последнюю атаку: на бегу, говорят, вообще умирать не больно. Вот и проверим.

Я улучил всё-таки минутку и, когда мы были на очередной вершине нашей траектории, забежал к пассажиркам и предупредил, чтобы покрепче держались, поскольку нам предстоит аварийная посадка на планету. Врать не буду, испугались мои дамы здорово, тётя Лена даже заметно побледнела, а Тамара только нахмурилась и намертво вцепилась в подлокотники. Насколько я знаю, у них имеется негативный опыт неуправляемых посадок, у госпожи Фроловой, точнее. Я как мог, наскоро успокоил их, пообещал, что всё будет в лучшем виде. Даже пошутил через силу, что я-то посадкой слегка управляю и ринулся в рубку, поскольку вентилятор тревожно загудел, пытаясь привлечь моё внимание.

Как вы понимаете, моё присутствие в рубке при полноценно работающем компе было бы совершенно излишним, даже в режиме аварийной посадки: в любом случае Маруся и вычислила и вырулила бы всё гораздо точнее, чем самый лучший пилот с самой мгновенной реакцией. Но не сегодня. Сегодня она могла только рекомендовать, рулить мне приходилось самому. Скорость была ещё слишком велика, обычно на такой высоте полагается открывать закрылки и увеличивать мощность двигателя, чтобы снизить скорость, но не «проваливаться». Вот только не было у нас тяги, поэтому челнок просто как бы планировал, насколько ему позволяла теорема Жуковского и уравнение Бернулли, я же прикидывал возможность рухнуть не в лес, не на какие-то мелькающие внизу холмы, тем же лесом покрытые, а на ровное поле, или хотя бы болото. Да всё не попадалось мне ничего похожего. Челнок уже готов был чиркнуть днищем по верхушкам деревьев, когда впереди всё же открылась полянка, и я совершенно автоматически довернул пять влево, даже не успев читануть, что там пишет Маруся на дисплее. Секунда, другая, первое касание, подскок и началось «скачет сито по полям, а корыто по лугам».

Где-то тут… Кривой завозился в повозке и пересел на левый борт поближе ко мне. Чтобы, значит, выхватить ножик и… даже не знаю, куда он может метиться? В гузку, если только? Потому, что всё остальное у меня закрыто моей заслуженной попоной, которую простым ножом не пробьёшь. Или он этого не знает? Видел ли он, что она у меня изнутри…? Вообще, он может попробовать ударить в шею, там хоть и высокий воротник, но я бы, например, рискнул.

Наконец по краям дороги потянулись террасы заросшие кустиками. Я внутренне собрался, зато внешне постарался изобразить полную расслабленность, даже замурлыкал старую солдатскую песенку: «Дождись меня красотка». Такие крепкие слова у этой песенки, чтобы вы знали, что не только «красоткам», но и не каждому знакомому мужского пола спеть её прилично. А солдатики, ничего: поют, им можно, они со смертью под ручку ходят! Вот и мы с Пёстрым, два старых бойца, как налакаемся на праздник крепкого, так затягиваем её на два голоса, да ещё и другие похожие. Да так воем немузыкально, что вся баронская челядь прячется, кто куда, а супружницы его уходят ночевать к знакомым. И…