– Всем! Всем! Говорит штаб ПКО! К вам флуггеры! Через пятнадцать минут выйдут на рубеж атаки! Срочно валите оттуда!
И тут же злой голос полковника Меликова:
– Общая тревога! Строимся и уходим! Маршрут десять! Двигаемся на юг, к Кирте!
Лихтер невнятно выругался и убежал. На его место сразу же села мелкая лесная птица. Она поглядела на Ахилла Марию, наклонила голову с серым хохолком и закурлыкала.
– Улетай, глупая, – сказал тот по-испански. – Сейчас здесь будет ад!
Пичуга, наверное, не понимала языка Сервантеса или, в самом деле, была глупой. Она перелетела на закопченный посадочный башмак и снова исполнила свои песенки. Воздух вонял горелым силумитом, жженой сталью, отработанным топливом и еще чем-то, враждебным всему живому, по сравнению с чем запах лесного пожара казался милым и почти домашним.
Через десять минут Ахилл Мария уже несся по грунтовой лесной дороге, вцепившись в инструментальный ящик на крупе танка. Дивизия отступала или, как сказали бы во времена Сервантеса, вдалась в поспешную ретираду.
А еще через минуту половина горизонта полыхнула огненной сферой, аж земля ушла из-под гусениц – это взорвался танкодесантный корабль "Элан-Б". Ахилл Мария зажмурил глаза и крепче вцепился в ящик. Как настоящий эгоист, он даже не подумал о судьбе невинной лесной твари, которая только что могла испариться в потоках огня.
Было о чем переживать. Ой, было!
Потому что еще через пять минут появились флуггеры.
Их приход возвестило противное "щр-р-р-р-р-р", с которым причесал лес клонский беспилотный зонд.
В тот раз их не обнаружили.
Штурмовики "Кара", звено за звеном, прошли параллельными курсами и скрылись из виду. Умные пилоты засекли взрыв танковоза и не стали стрелять по квадратам, сообразив, что русских там уже нет. Ну а умные зенитчики не стали их тревожить, хотя могли положить в упор пол-эскадрильи.
Зато потом был скоротечный бой с засадой егерей "Атурана". Засаду прошли легко, потеряв всего один танк и один БТР со всем экипажем и всем десантом. Но вот егеря уже навели штурмовиков как полагается.
Налет длился полчаса.
Абсолютная жуть. Флуггеры укладывали ракеты и планирующие бомбы из-за горизонта. Невидимая и неотвратимая смерть раз за разом заходила на позиции. Надрывались пусковые зенитно-ракетных комплексов, текли стволы твердотельных пушек, горели конденсаторы лазеров, которые силились не допустить крылатых монстров до тела части.
Комплектный, кадровый смешанный дивизион ПКО – это сила, до поры им это удавалось. Но один за другим взрывались и опрокидывались лазерно-пушечные "Клевцы". Исчерпав боезапас, спешили на перезарядку к ТЗМ и в этот миг получали из поднебесья свой кинетический поражающий элемент боевые машины зенитно-ракетного комплекса "Вспышка-С".
Огонь неумолимо слабел. И быть бы дивизии битой... Но вдруг над кронами деревьев, на образцовом бреющем полете прошли черные тени – это были "Хагены" и "Горынычи" из крепостного полка, встреченные громовым "Ура!".
И это был их последний бой. Да, они спасли дивизию и посшибали проклятые штурмовики. Но с орбиты навалились десятки "Абзу". Из вылета не вернулся ни один. Махаонский крепостной истребительный полк погиб.
Затем потрепанная дивизия вошла в Кирту и заняла круговую оборону.
– А ты слышал, что наш полкан мэра послал?
– Кучеренка?
– Его.
– Куда послал-то?
– Да как водится – на три буквы.
– Брешешь.
– Вот те крест, зуб даю.
– А ну, разговорчики! Я сейчас кому-то дам... в зуб! Работы – конь не валялся, а они лясы точат! Запомните, салаги: пот экономит кровь! Если кому не ясно – обращайтесь. Всё разъясню!
Так, или примерно так общались ребята из ополчения – все сплошь молодые лица, горящие жаждой подвига. Последняя фраза принадлежала их командиру – здоровенному мужику с ломаным носом и выстриженной до щетины бородой, что, впрочем, почти не читалось из-за шлема.
Ополчение занималось полезным делом – окапывалось. Точнее, наваливало мешки с цементом к окнам. Дело было в каком-то официальном здании на центральном проспекте Кирты, где обосновался Ахилл Мария и его бойцы. Здание стояло в ремонте, и было оно пустынным, наполненным нежилыми запахами.
А еще здание прикрывало важный перекресток, который атакующим не миновать. Кольцевая дорога – трехуровневая эстакада, окаймлявшая деловой центр города – виднелась метрах в двухстах за парковой полосой. Строилась Кирта привольно, вовсе не как крепость.
Где-то позади прятались танки, самоходки и немногие уцелевшие мобильные установки ПКО. Кабы не пустые улицы, не предбоевая суматоха – и не скажешь, что война. Эту часть города клоны не бомбили: чистые тротуары, деревья в снегу – красота.
Кстати сказать, эту красоту до последнего и защищал мэр Кучеренок, который ворвался в расположение штаба, оккупировавшего городское управление милиции.
– Как вас там, полковник Меликов? – спросил он с порога, оставив позади возмущенные словеса адъютанта, пытавшегося хватать и не пущать.
Леонид Владленович, который не спал уже сутки и теперь заправлялся крепчайшим кофе, поднял от стола тяжелую голову.
– А... товарищ мэр! Присаживайтесь, чего уж там, – он указал на стул в конце Т-образного стола, где раньше совещался начальник милиции.
– Присаживайтесь?! Мне рассиживаться некогда! – выкрикнул мэр, но на стул все-таки опустился. – Вы знаете, кто со мной только что вышел на связь?!
– Не знаю, но догадываюсь, – полковник одним глотком прикончил кофе.
– Именно! Адмирал Ардашир Дэвед! – мэр потряс кулаком и зачем-то пояснил. – С орбиты! Так вот, если вы догадываетесь, я вас спрашиваю: по какому праву?!
– По какому праву что? – не понял тугой с недосыпа Меликов.
– По какому праву вы по-прежнему здесь, да еще и распоряжаетесь?! – товарищ Кучеренок вскочил и сразу же сел.
– По закону о военном положении. Проведена добровольная мобилизация граждан призывного возраста, частей милиции. Все вооружены из мобилизационного запаса, сейчас обустраивают позиции для обороны. А что? Что-то не так? – все еще не понимал полковник.
– Не так?! Все не так! Адмирал... этот, Ардашир! Обещал, что не тронет город, если вы сложите оружие, или уведете танки вон!
– Вы мне что, сдаться предлагаете? Перегрелись?
– Что-о-о?! – мэр аж побагровел от переживаний. – Хамите?!
– Пока нет, – спокойно ответил Меликов, наконец сообразивший, чего от него хотят.
Терпение его подходило к хрупкости графита и уже змеилось трещинами. Полковник придвинул к себе шлем и принялся выбивать на нем нервные дроби, а это был плохой знак.
