— Да, — отвечает Арсейни. — Верфь для колонизационного корабля готова приблизительно на тринадцать процентов.
— В такие сроки? — Дальгейн хмурится. — А ведь Старостин, при всех его достоинствах, отнюдь не гений логистики… Да и какому гению под силу такое?
— Он стал одним из добровольцев по испытанию мнемограммы, — подтверждает Арсейни невысказанное подозрение. — Ходят слухи, что им удалось раздобыть мыслеобраз одного из Старейших тораи…
— Во имя вечного света! — не удержавшись, восклицает Дальгейн.
— У меня были такие же чувства, когда я об этом узнала, шеф, — соглашается Арсейни.
Дальгейн снова поворачивается к окну.
— Вы знаете, — раздумчиво говорит он. — Недавно я думал, не совершил ли крупную ошибку…
Толстое кварцевое стекло ничего не отражает, поэтому Дальгейн не видит, что на лице его секретарши появляется выражение истинного изумления. Дело не в том, что Дальгейн не совершает ошибок или не признает их — он не божество, чтобы совсем не ошибаться, и не самодур, чтобы не отдавать себе в этом отчета. Дело в том, с какой интонацией он только что это сказал.
По его голосу слышно, что ему страшно. Арсейни и не подозревала, что легендарный сафектиец способен испытывать страх.
— Но теперь я думаю, что все же выбрал лучшее решение из худших, — заканчивает Дальгейн. — Раз они так спешат стать тем, что нам не дано понять… пусть улетают. Как можно дальше.
Он бы добавил «скатертью дорога», но Дальгейн никогда не был реципиентом мнемограмм, а потому, разумеется, не знал земных идиом.
В черноте, куда он смотрит, вдруг вспыхивает облако белых искр: выпускной клапан таки сработал.
* * *
Я делаю глубокий вдох, потом глубокий выдох.
Передо мной экран системы квантовой связи. Все уже настроено, канал работает. На той стороне ждут моего вызова. И все же мне трудно решиться.
Миа предлагала пойти со мной, молчаливо постоять за плечом в качестве моральной поддержки. Я отказался. Есть все-таки вопросы, которые мужчина должен решать сам.
Отношения с матерью — один из таких вопросов.
…Я не посвятил ее, что улетаю в космос. Сказал себе: это все соображения секретности. На самом деле фигня, мне предлагали сделать для семьи соответствующий допуск. Я отшутился, что ближе семьи, чем Белкин, у меня нет…
А он, кстати, сейчас у меня на коленях, обеспечивает эту самую моральную поддержку.
«Ладно, — говорю я себе мысленно, — ладно. Это не может быть сложнее, чем разговор с Дальгейном или кентагирцами!»
В глубине души знаю, что на самом деле все-таки сложнее.
Я знаю, что мать меня любит — как умеет. Но при этом ей всегда с такой непринужденной легкостью удавалось заставить меня почувствовать себя полным дерьмом…
И все же я прошел долгий путь. Я уже не тот, каким был почти два года назад, улетая на эту станцию.
И я точно знаю, что больше не вернусь на Землю.
Нет, наверное можно было бы слетать перед дальней дорогой в короткую командировку. Но на кого я оставлю дела?
Да и, будем честны, не тянет. Разве что поесть привычной еды.
В общем, я нажимаю кнопку, и на экране появляется диспетчер центра связи. Кто-то новенький, я его раньше не видел.
— Капитан Старостин! — тут же начинает он. — Большая честь работать с вами!
Ну да, новенький. Слегка сбивается и говорит, как по писаному.
— Мне тоже очень приятно, — отвечаю я. — Переключите, пожалуйста, на номер мобильного… у вас должно быть записано.
— Да, конечно, переключаю! — спохватывается он. — И зашифрованный канал, все по протоколу.
Несколько томительных гудков — и знакомый сварливый голос говорит:
— Старостина слушает.
— Мам, это я, — у меня в горле почему-то комок.
— Мошенники, что ли? — ее голос вздрагивает, хотя в нем появляется подозрительность. — Мой сын только пишет!
— Нет, мам, правда, удалось позвонить… Слушай, извини, что так давно не связывался, мне нужно многое тебе рассказать…
— Да уж видно, — перебивает она меня. — За деньги спасибо.
Деньги?.. Ах да, президент им с отцом отправляла мою зарплату по моей просьбе. А зарплата там приличная: меня оформили как космонавта.
— Не за что… Мам, тут такое дело… Мне нужно уехать. Очень далеко.
— Ты же и сейчас вроде в командировке? — не понимает она. — Или вернулся?
В голосе ее почти нет теплоты, только подозрительность и какая-то обида. Но сейчас я слышу, что это привычная броня. Не только я закрывался от нее, она от меня тоже.
— Нет, там, где был… и должен уехать дальше, — поправляю я. — Мам, слушай внимательно. Если будешь сомневаться, то совсем скоро президент начнет выступать по телевизору, можешь посмотреть, она как раз про это будет говорить…
Я говорю и говорю, говорю долго. В какой-то момент мама в самом деле включает телевизор, и он начинает бормотать на фоне. Белкину становится скучно и он уходит с моих колен. Мама почти всегда молчит, я иногда спрашиваю ее «ты слушаешь», и она говорит «слушаю». Это самое странное, даже не разу не перебивает и не начинает кричать, что это все чушь. И невыполнимых советов тоже не дает — совсем уж нереал.
Наконец я заканчиваю:
— Поэтому мы скоро летим колонизировать другой рукав галактики. Скоро — это еще не завтра, через два или три года, не знаю, как получится. Но я решил, что нужно позвонить заранее, потому что у меня не будет возможности вырваться на Землю. Вы с папой можете приехать сюда со следующей партией колонистов, если ты убедишь его, что я не сошел с ума. Вам, конечно, эмигрировать не обязательно, я договорюсь, чтобы вас назад отвезли назад. Заодно познакомлю со своей девушкой. Она инопланетянка, обещает вам двести штук внуков… правда, тоже лет через двести, зато нянчить не надо.
— С ума сойти, — отзывается мама, когда мне удается закруглить свою нервную тираду. — Не ходи в космос без шлема, слышишь?!
***
