Иван Кузнецов - Тень мессии

Каким-то чудом мне удалось удержать смерч на месте. Сзади зацокали каблуки. Я мимолетно успел порадоваться за Аню и едва не потерял контроль над стихией. С трудом придал обрывкам чужой реальности вид огромной змеи с антрацитовой чешуей и начал душить ее, медленно выдавливая из своего мира.

Змея умирала неохотно. Несколько раз пыталась развалиться, разлететься по городу осколками иномирья. И все-таки я оказался сильнее.

Изорванные джинсы коснулись прохладной земли. Я обхватил колени и в состоянии полного отупения слушал, как трещит исполосованная черной бритвой линия электропередач.

Осознание произошедшего было четким и каким-то объемным, заполнившим меня целиком. Смешные и наивные планы переустройства Земли, фантазии о том, что можно что-то изменить, развеялись вместе с последними струйками тьмы.

Вот и все. Вот и конец. Можно бороться, можно кричать о вселенской несправедливости. Можно обвинять во всех смертных грехах Наблюдателей. Это ничего не изменит. Передо мной замаячила финишная прямая. За ней пустота. И некуда деться. От выросших за спиной крыльев не убежишь. Оставалось радоваться, что раскрылись они на пустынной ночной улице, а не в квартире Ани посреди многоэтажки. Не в родительском доме…

На границе предвидения появились ничего не понимающие разноцветные фигурки — палка-палка-огуречик. Скоро они будут здесь: смешные человечки с двумя руками, двумя ногами и головой — крохотной головой, не способной и на миг вместить текущий сквозь меня информационный поток. Когда-то я был как они. Когда-то за моей спиной не раскрывались пожирающие пространство крылья…

Я поднялся. Сидеть дальше не имело смысла. Его вообще не было. Ни в чем. Наблюдатели правы. Они просчитали все, учли каждую мелочь. Они уговаривали, интриговали, хитрили, подсказывали, заботливо поддерживали за руку и тащили, тащили по бесконечной лестнице, ведущей в небо. К своей цели.

Я запрокинул голову. Вот оно — небо, в одном или двух шагах. Вертикальный предел, который нельзя преодолеть; грань, пробиться сквозь которую не помогут даже всесильные Тени. Последние несколько шажков… Что ж, наверное, это не так уж плохо. За круиз по галактике и запредельную силу надо платить. Жаль, конечно, что плата высока, но, с другой стороны, ты ведь не под знаменем мелочного королька сражаешься. Как-никак твоими руками спасают Вселенную. Погибнуть, сражаясь за мир во всем мире, что может быть достойнее?

Я нырнул в пушистый голубой туман. Уже привычно, без малейших усилий воспарил над водной гладью. Открыл прямой канал связи, рассекая слоистую психосферу белым лучом света.

Заберите меня! Земля — мой дом — в прошлом, которого я навсегда лишился.

Глупо убегать от судьбы. Вы были правы. Всегда. Я ошибался.

Мир померк. Едва заметное касание холода — и ночная улица сменилась небольшой комнатой с мягкими матовыми обоями. Олег стоял у окна, выходившего на пустынный ракушечный пляж, и смотрел на меня. Кажется, сочувственно, хотя какое это имеет значение? Олега нет. И пляжа нет. И комнаты с матовыми обоями. И смысла. И будущего. Как-то так вышло, что в конце в моей жизни остались только иллюзии.

Стеклянная гладь цвета остывшего пепла — мертворожденное озеро, пропитанное ядом. Как раз такое, как нужно. Позади высохшей рваной лентой струится ртутный ручей: темная, почти черная ртуть. Тропа, по которой я шел.

По кричащей от боли земле бегут волны. Омерзение, удивление, иррациональная болезненная тяга — все в прошлом. Влажный белесый туман, желавший только добра и приговоривший меня к смерти, стал безразличен. Это не сущность, способная думать, радоваться, любить, — просто еще одна переменная в уравнении гармонии.

Двойник в красном скафе протягивает руку. Наши пальцы соприкасаются. Вселенная сжимается в точку, взрывается, наполняет меня, становится простой и понятной. Прошлое и будущее, причины и следствия, разница между «должен сделать» и «сделаю» тают, сливаясь в единый, пока непривычный конгломерат.

Но привыкнуть я не успею — конец пути, предел, грань, которую не смогли пересечь Корректоры. Той крохотной части, что осталась от Геннадия Павлова, чуть-чуть грустно: Корректоры, дойдя до грани, остались жить вечно, а для меня грань — приговор. Но эта грусть и обида — эхо прошлого. То, что осталось от человека, существа, разделяющего прошлое и будущее, «должен сделать» и «сделаю»…

Двойника больше нет, он стал мной. Или я им — не разобрать. Остался последний шажок, совсем крохотный по сравнению с путем, что пришлось пройти. Но сначала я должен устранить неопределенность. Незначительную, не способную повлиять на события, но почему-то важную. Сбивающую с толку, смущающую самим наличием.

Я оборачиваюсь и смотрю на массивную фигуру в ослепительном изумрудном скафе, замершую на краю мертвого озера, — неуклюжее громоздкое сочетание органики и металла. Такое примитивное и неэстетичное по сравнению с подвластными мне силами.

И все-таки он здесь.

Как ему удалось? Как он прорвался сквозь все барьеры? Он ускользнул от меня трижды. Он сумел просочиться сквозь заслон Наблюдателей. Он давно должен был погибнуть…

Неопределенность.

Я смотрю на элианина и пытаюсь понять. Очень важно избавиться от неопределенности, последней неясной детали. «Последнего шанса изменить будущее…» — шепчет тень Геннадия Павлова. Смешно. Тусклый отблеск землянина продолжает надеяться на чудо…

На этот раз я проснулся не сразу. Осмысленная театральная постановка плавно перетекла в калейдоскоп малосвязанных картинок, сменившихся совсем уж бредовой фантасмагорией.

Я открыл глаза. Двух часов сна оказалось более чем достаточно. В теле бодрость, мысли ясные. Только странно это все. Ощущение чужеродности не желало уходить. Словно часть сознания по-прежнему находилась там, у озерца замерзшей ртути. Раскрывшаяся во сне Вселенная продолжала давить на мозги, будто я и в самом деле почерпнул нечеловеческую мудрость.

Интересно, в который раз повторился этот кошмарчик с продолжением? В десятый, в двадцатый? Надо было считать…

Я зевнул, сел, свесил ноги с кровати. Потянулся и со стоном упал обратно на одеяло. Поваляться, что ли? Все равно нам еще лететь и лететь. Да и случись что, не предвидение, так Олег даст знать. Кстати, интересно, где мы находимся и долго ли нам пилить? Я попытался мысленно подцепиться к псевдоразуму корабля, как тогда, во время пилотирования за барьер. Туман, мягкое прохладное крем-брюле корабельного мозга… и хрупкая преграда, отделяющая сон от яви, разлетелась хрустящими ломтиками. Так трескается от малейшего касания выступивший за ночь тонкий осенний ледок.