После обычных отсрочек и приготовлений протрубили трубы. Воины снова выступили вперед. Защелкали луки, захлопали катапульты, залязгали мечи и завопили раненые.
К вечеру союзные войска выбили сунгарцев со всех подступов к цитадели и закрепились на самом переднем краю обороны. Но вновь за это было заплачено слишком дорогой ценой, и считать сунгарцев побитыми не было ровно никаких оснований.
Адмиралы, некоторые из которых уже щеголяли свежими бинтами, собрались на разбор атаки в еще более сварливом настроении, чем обычно, и с ходу принялись цапаться между собой, как пауки в банке.
— Пошто не поддержали вы людей моих, когда запросил я помощи?
— Досточтимый зер Ферриан, с какой это стати бездельники ваши проклятые баклуши били на «Куманиште», покуда более достойные люди гибли на копьях вражеских?
— Мадам, вы что, предлагаете мне скальпелем дрова колоть? Один летун мой стоит шести солдат обычных…
— А где же хваленый гений великого генерала Сньола?
— Следует оставить нам налеты сии тщетные и голодом заморить негодяев!
— Предложенье сие трусостью попахивает…
— Это кто еще трус?! Да я сейчас…
Дирк без особого успеха пытался навести порядок, когда вахтенный объявил:
— Движутся сюда на лодке, повелители мои, парламентеры сунгарские!
— Пропустить, — распорядился Барнвельт, радуясь неожиданной передышке. Если противник размяк уже до такой степени, что запросил переговоры, окончание битвы наверняка не за горами.
Снаружи послышались чьи-то шаги. Вахтенный провозгласил:
— Гизил бад-Башти, верховный адмирал сунгарцев морских!
— Гизил-Шорник! — взвизгнула королева Альванди. — Отступник вероломный! Ну погоди, покуда я…
— Визгаш! — опешил Барнвельт, поскольку низкорослый малый со шрамом на физиономии, показавшийся в дверях, и был тем самым кришнянином, который постоянно путался у него под ногами в качестве Визгаша бад-Мурани.
Парламентер, который держался с величием испанского идальго, снял шлем и отвесил дурашливый поклон.
— Гизил бад-Башти, он же Гизил-Шорник, он же Визгаш-Галантерейщик, к вашим услугам! — продребезжал он. — Приветствую старого своего знакомого Сньола из Плешча, известного еще как Гоззан-Курьер, а также…
Тут он примолк и одарил Барнвельта заговорщицкой ухмылочкой. Тот представил его собравшимся и поинтересовался:
— А с каких это пор вы стали сунгарским предводителем, Гизил?
— Сегодня, в четвертом часу, когда прежний предводитель наш, Шиафази-осирианин, скончался от раны, полученной вчера. Шальной стрелою в него угодило.
— Так Шиафази мертв?! — воскликнул Барнвельт, обмениваясь растерянным взглядом с Тангалоа. Если главаря-осирианина, способного вывести Штайна из его плачевного состояния, уже не было в живых, во все их планы требовалось вносить довольно радикальные коррективы.
— О да, — подтвердил Гизил-Визгаш. — Продвиженье по службе мое скорым оказалось, ибо стеченьем обстоятельств горестным лишились мы почти всех властителей наших. Гавао погиб безвременно в ходе налета нашего на Рулинди. Корфа с Урганом Сньол могучий зарубил, принцессу из плена выручая. Даже землянина, Игора Эштайна, что быстро выдвинулся, едва был к компании нашей причислен, потеряли мы в первый же день битвы. Так что вот он я перед вами — адмирал верховный.
Кстати, насчет того набега Сньола упомянутого. Готовясь к осаде длительной, проверяли мы корабли свои, под склады провизионные отведенные, и в одном корабле таком наткнулись на некого юнца, что сладко спал на куле с тунистами в наряде курьерском. Допросивши его, мы выяснили, что сопровождал он Сньола вашего в набеге его грабительском. Отделившись от товарищей своих, укрылся он на оном корабле, кормясь припасами нашими. Уверяет он, будто Заккомир он бад-Гуршмани, хранитель престола квирибского. Правда ли сие, королева Альванди?
— Возможно. Что сделали вы с малышом моим?
— Пока ничего. Безопасность его послужит залогом моей собственной, на случай, коли софизмами какими хитроумными убедите вы себя, что честности не стоит хранить с такими, как мы.
— Все это очень интересно, — сухо заметил Барнвельт, — но не думаю, что вы из-за него сюда заявились. Так вы сдаетесь?
— Сдаемся? — Гизил поднял антенны. — До чего же грустное слово! Речь бы вел я скорей о неких условиях справедливых, на коих кровавому конфликту сему конец мог быть бы положен.
— Он еще торгуется с нами, язви его в корень! — взвился сурускандский адмирал. — Давайте-ка лучше самому ему конец положим веревкою крепкой да навалимся на мерзавцев без жалости! У них, видать, ни людей, ни припасов не осталось, чтоб условий иных требовать!
— Погодите-ка, — вмешалась королева Альванди. — Не забывайте, зер, что томится у них душка Заккомир!
— Что, никак и вы раскисли окончательно? — вскричал Ферриан. — Никак это вы толкуете о благоразумии да умеренности, топор боевой в образе женском?
— Вам слово, господин Гизил, — торопливо вставил Барнвельт.
— Давайте взвесим разумно положенье сложившееся, — начал пиратский адмирал, не моргнув и глазом. — Милостию Дании вы и впрямь отвратили спасителей наших, флот дюрский. Но не стоит рассчитывать, что бежали они без оглядки до самой гавани родной. Скорей, адмирал их, поостывши немного, поразмыслил о потере званья или самой головы своей, дома его ожидающих, и назад повернул, дабы повторить нападенье.
Далее — не надо зренье иметь, как у акебата, чтоб заметить, что за три дня битвы понесли вы потери ужасающие: пожалуй, не меньше четверти воинов ваших погибло иль тяжело покалечено. А посему предположить я осмелюсь, что, задумай вы сей же час по домам вернуться, обнаружите вы, что весла-то есть у вас, а вот гребцов нехватка. Еще один день состязанья подобного, и впрямь окажетесь вы в затрудненье серьезном.
Теперь же о нашем положенье. Верно, что окружены мы и, ежели предположить, что флот дюрский не вернется, оборону строить вынуждены лишь на собственных припасах, в то время как вы свои пополнять можете. Верно также, что теряем мы людей и оружье. И даже более чем верно, что выбиты мы были с форпостов своих задумкою хитроумной людей послать прямо сквозь водоросли, на досках, к ногам привязанных. Кто оный способ выдумал, должен быть самого Карара воплощеньем.
И все ж таки, за счет обустройства убежищ и укрытий, сохраняем мы потери свои относительно невеликими. Что же до оружья да снарядов, то позаботились мы, еще крепость свою плавучую закладывая, чтобы припасов подобных, а также еды да питья вдоволь тут было.
Давайте на миг представим, чтоб понятней вам было, будто после противостояния долгого удалось вам нас одолеть. И что же тогда? Не забывайте, что войска ваши людям противостоят отчаянным, коим терять нечего и кои, следовательно, биться станут до последней капли крови, в то время как ваши, пусть и отвагою отличаясь, не возжены безрассудством подобным. А посему, в сочетании с преимуществом от крепких сооружений оборонительных, вытекает из сего, что лишитесь вы двоих иль троих за каждого из нас, погубленного вами. Повезет вам еще, коли бойня эдакая, помимо истощенья государств ваших, что крепчайших бойцов лишатся, смутою иль мятежом открытым промеж них не завершится еще до окончанья осады.
