Ознакомительная версия.
Он улыбнулся — и улыбка на изорванном лице была насмешкой.
— Тебя ждут, Кэлос. Поверь!
— Не решай за других… никогда…
Я поднялся.
Посмотрел на Машу.
— Я ничего не могла поделать, — прошептала она. — Петр, я стреляла… у того гада был силовой щит…
Гада?
Да нет же, конечно. Они защищали свой мир. Тот кусочек счастья, что несли для него. Мы оказались сильнее. Мы победили. И небеса не разверзлись, земля не разошлась под ногами. Дарованное Зерно — не сказочный амулет, что нельзя отнять. Можно, и еще как.
Каждый приходит в Тень по-своему.
Я подошел к неподвижному синекожему существу. Стал разжимать ладонь, выковыривая из скрюченных пальцев сгусток холодного огня.
Тело дернулось. В огромных глазах вновь блеснул разум.
— Живой! — крикнула Маша. — Добей его, Петр!
Синекожий не сопротивлялся. Лежал, тихо поскуливая. Наверное, так звучит их плач. Лишь тонкие пальцы хрустели, все крепче сжимаясь на Зерне.
— Да что у вас за беда, зачем вам-то! — закричал я.
Существо стонало, вжимаясь в скалу. Свет Зерна был почти не виден, скрытый ладонью.
— Добей! — повторила Маша.
— Ты сможешь? — огрызнулся я. Она промолчала.
— Надо… — вдруг прошептало существо. — Надо. Очень. Очень. Надо. Очень…
Рваная речь существа была не огрехом перевода, мы сейчас понимали друг друга безошибочно. Сам строй мысли… сама их природа… они слишком далеки от нас…
— Плохо… Очень. Очень. Плохо. Плохо. Смерть. Наступает. Смерть. Наступает…
То ли я не могу понять их эмоции, то ли они не передаются этим пластинчатым ртом, и только слова остались на долю чужака, бессмысленные и жалкие, никогда ему меня не переспорить, как я не переспорил Кэлоса, и Кэлос ушел навсегда, киборг перестал играть в человека, а мир синекожих прекратит жить… да, я верю, у них и впрямь беда, может быть, похлеще нашей, только что мне за дело до их беды, я же должен спасти свою Землю…
А те, кто придет потом, вольны благословлять меня или проклинать, замаливать грехи или насмешливо улыбаться вслед исчезнувшей расе… Интересно, от чего зависит, будут они каяться или улыбаться? Как бы посмотреть туда, вперед, в мир, что будет солнечным и ясным, как увидеть выражение их лиц?
Как решить?
— Дай, — сказал я. — Дай. Надо. Надо. Надо.
Ладонь разжалась. Я взял крошечный шарик. Нет, он оказался не холодным, теплым… чуть теплым.
И все же — не холодным.
Комок мягкого огня. Зародыш Врат.
Маша вздохнула у меня за спиной. Протянула руку — и отдернула. Прошептала:
— Да будь они все прокляты… Петр, давай, уходим…
Я не шевелился. Маша отошла к Кэлосу, нагнулась, поднимая тело. Краем глаза я видел, как она тащила его к флаеру.
Как ты сказал, Кэлос? Каждый приходит в Тень по-своему? Кто мольбой, кто трудом, кто грабежом? Не надо волноваться?
Я посмотрел — туда, куда не заглянуть, в далекое далеко. Потомки улыбались.
— Будь оно все проклято, — согласился я с Машей.
Протянул Зерно синекожему.
Фасеточные глаза замерцали, поплыли, отражая свет Зерна.
— Даешь? Возвращаешь?
— Возвращаю. Даю, — признал я.
И бросил Зерно в подставленную ладонь, в жадно сжавшиеся пальцы, мигом укрывшие то, что было нужно нам обоим.
Вот только свет не пропал. В моей ладони, будто приклеившись к коже, мерцала еще одна огненная горошина.
Синекожий проворно разжал ладонь, будто убеждаясь, что не стал жертвой ловкости рук.
— Одно? И другое? Два? Зерна?
— Два, — согласился я.
Мигом вернулся страх. Передо мной был не скулящий, поверженный, недобитый враг, а соперник. Теперь и я чувствовал в руке тепло. Уже не чужое — свое.
И знал, что не хочу его отдавать. Никому.
На корточках, не вставая, я пятился от синекожего. Тот приподнялся, свободной рукой достал что-то из портупеи. Дьявол!
Но он не стрелял.
Я дополз до флаера. Приподнялся, цепляясь за обрез кабины. Мы замерли — словно два испуганных зверя, урвавшие по своему клочку добычи, но безумно боящиеся, что сопернику захочется иметь все. Какие, к черту, разумные представители великих цивилизаций! Два шакала, дерущихся за объедки антилопы, пока лев спит…
Если местные боги не спали, то они, наверное, устали хохотать, глядя на нас.
Одним рывком я заскочил в кабину, нырнул в спасительную мягкость тьмы. Увидел сквозь прозрачный корпус, как синекожий сиганул вверх по тропинке, под прикрытие скалы.
— Ты отдал ему Зерно? — закричала Маша. Я разжал ладонь, и она замолчала. Сказала, уже не так уверенно: — Но я видела…
— Мы получили свое, Маша. Свое.
Она посмотрела на Кэлоса — на мертвое тело, застывшее между нами.
— Значит, он… зря?
— Ничего не бывает зря.
Нет, конечно, мы все равно добыли бы Зерно, даже не будь с нами Кэлоса. Я был в этом уверен.
Вот только добыли бы его по-другому. Именно так, как собирались, отняв у других, не меньше нашего нуждающихся в Тени.
— Черт… — Маша вдруг засмеялась, откинулась на невидимой опоре. — Все в голове не укладывается… здесь ведь не умирают насовсем…
Она все смеялась, не отводя взгляда от мертвого тела.
— Надеюсь, он уже дома. Умывается после ратных подвигов…
Я не обрывал ее, Маше сейчас надо было сбросить напряжение. Пусть так. Мертвым не обидно. Если Кэлос и впрямь ожил человеком — ему не на что обижаться. Если его разум вознесся на следующий виток… то что ему этот захлебывающийся, готовый сорваться слезами женский смех…
— Я тоже надеюсь, что он дома, — деревянным голосом сказал я. — Ладно. Хватит, Маша.
Она послушно замолчала:
— Да. Извини. Нехорошо. Летим обратно, Петр. Нам надо поторопиться.
— Ты умеешь управлять такой машиной?
— Немножко. Мне объясняли.
— Тогда вези спокойно, без суеты. Нам ведь не надо убегать.
Маша наморщила лоб.
Я поднял ладонь, приоткрыл на миг. Алая звезда разбросала свой холодный свет.
— Мы не украли его. Мы получили свое, и никто не рискнет отнимать Зерно. В конце концов… такие идиоты, как мы с Кэлосом — это явление редкое, даже по вселенским масштабам…
— Дай посмотреть…
Я отдернул руку. Маша непонимающе смотрела на меня.
— Нет. Не надо. Лучше тебе не чувствовать этого.
— Чего?
— Жадности, — я улыбнулся. — Самой обычной жадности. Оно… оно дает почувствовать, насколько важно. Когда берешь Зерно в руки — перестаешь сомневаться, добро в нем или зло. Хочется укрыть… спрятать… зарыть в землю. В свою Землю. Чтобы пустило корни.
У Маши дрогнули плечи — словно пробежал по ее телу холодок, в бессильной попытке вырваться наружу.
Ознакомительная версия.
