Ознакомительная версия.
Три энтрифага только разворачивались, пытаясь обступить их с разных сторон, но уже стало ясно — они не успеют, Предтечи поделятся раньше, и все повторится сызнова…
…В рубке «Армагеддона» генерал Дорохов, что сидел бледный как смерть за боевой консолью установки «Свет», смотрел на битву древних существ, и разум медленно уходил от него, оставляя лишь одну горячую, безумную мысль: «Это ты, генерал, воззвал к жизни этих тварей, ты выслушивал циничные замечания господина Ланге и исполнял его приказы в угоду субординации власти…».
Пальцы Дмитрия Алексеевича машинально сомкнулись на пористых, прорезиненных рукоятях наводки аннигиляторов.
«Они не успеют…» — Это был вывод человека, который постиг динамику космических битв не со страниц умных книжек. Дорохов чувствовал скорости внутри себя, он жил ими…
Изрешеченный, покрытый дырами борт «Ворона» влип в координатную сетку прицела.
Шарообразные тела древних тварей, сгруппировавшихся вокруг доступного источника вещества, дрожали, раздваиваясь, а покрывала тьмы еще только набирали скорость…
Палец Дорохова скинул предохранитель гашетки.
На приборных панелях вспухли сигналы готовности.
Зло и отрывисто взвыла сирена.
Он нажал спуск и ослеп…
Нестерпимое белое солнце, словно шар чудовищной магниевой фотовспышки, возникло там, где секунду назад плыл изувеченный фрегат.
Три энтрифага вдруг резко развернули свои опахала, встав поперек потока излучения. Казалось, их черные, как смоль, тела глотают его… Дорохов закрыл глаза, уже не в силах даже думать о том, что только что совершил… а когда под веками перестал сверкать огонь и он, не вынеся неизвестности, вновь взглянул на затененный светофильтрами экран, то увидел все те же три покрывала тьмы, что, искрясь и перетекая волнами мрака, купались в потоках заряженных частиц…
Голубые шары исчезли.
Их не стало, и это казалось сном…
Четвертый энтрифаг, не принимавший участия в схватке, вдруг по какому-то непонятному человеческому разуму наитию резко рванулся вперед, не меняя своей веретенообразной формы, и плавно остановился подле «Эммануила».
Его кокон осторожно развернулся, грациозно, неторопливо раздался в стороны и вытолкнул к шлюзам крейсера человеческое тело в белоснежном скафандре.
Энтрифаг секунду помедлил, потом совершил еще один плавный разворот и поплыл к своим гордо, величественно, словно в полной мере осознавал и собственную непостижимую красоту, и то, что только что удалось совершить…
В сумраке боевого поста аннигиляционной установки «Свет» старый генерал, неестественно выпрямившись в кресле, смотрел на древних существ, и по его щекам медленно катились слезы.
А в гробовой тишине эфира вдруг зазвучал надтреснутый голос, в котором ясно слышались нотки потрясения:
— Эй, меня вытащит кто-нибудь?!
Старина Джой в данный момент нестерпимо хотел лишь одного — оказаться на своей доброй, уютной и надежной свалке, вдали от хаоса космических баталий.
«Хватит с меня приключений, клянусь!..» — потрясенно думал он, глядя, как приближается к нему темный силуэт транспортного носителя с «Эммануила».
Денис, раскинув руки, висел в пространстве. Сзади него открылся шлюз корабля, и оттуда посыпались фигуры в темной керамлитовой броне. Они летели к нему, сияя короткими факелами ранцевых двигателей, протягивали руки, что-то кричали по рации, а он, зачарованный, смотрел, как четыре энтрифага сплетаются в плавных, грациозных па пространственного танца, обнимая друг друга крыльями расцвеченной блестками тьмы, и не было для него сейчас ничего дороже той безмятежной грации, что нес в себе этот танец…
Планета Дабог. Неделю спустяЧерные, налитые свинцовой тяжестью тучи медленно ползли по серому куполу небосвода. Порывистый ветер гнал их бесконечной чередой, затянувшей все небо от горизонта до горизонта.
Сквозь них к стылой земле пробивался тусклый красноватый свет солнца.
Дождь, что зарядил с самого утра, к полудню перешел в ливень, температура воздуха стремительно росла, и крупные капли, что барабанили по земле, сливаясь в мутные шелестящие струи, начисто смывали остатки выпавшего ночью снега, вспенивали лужи, покрывая их дрожащими пупырышками. Ручьи убегали во все стороны, унося с собой сбитые ветром голые, почерневшие ветки давным-давно высохших деревьев, какой-то мусор, вымытый из-под растаявших сугробов, куски коры, чудом сохранившиеся под панцирем мерзлоты, пожухлые листья…
Это происходило в одной из немногих точек планеты, где радиация уже сошла на нет.
Ядерная зима отступила, стремительно оборачиваясь парниковым эффектом, дожди шли не прекращаясь, и мутные потоки воды омывали исстрадавшуюся землю.
Только вот выглядело все это угрюмо, мрачно, противоестественно.
Капитан Джон Габасия смотрел на мутные картины искалеченной природы из-за небольшого окна временного жилого купола. Рядом с жилищем были развернуты два серебристых ангара, в одном из которых стоял их посадочный модуль, а в другом солдаты из технического взвода готовили к первому выходу на поверхность несколько аграрных роботов.
С точки зрения капитана, все это не имело никакого практического смысла, нужно было подождать еще лет сто как минимум, чтобы закончились губительные природные циклы, небо прояснилось и многострадальная планета вновь увидела солнце, не скрытое вуалью пепельных облаков…
Однако приказы отдавал не он, а та худенькая женщина, что стояла сейчас вместе со своим дройдом в самом начале древней аллеи, которая чудом сохранилась в ядерном пекле орбитальных бомбежек.
Над ними, отражая струи дождя, мерцал похожий на зонтик сгусток статис-поля.
Аллея, в начале которой стояли Даша и Хью, умерла больше ста лет назад. Вековые деревья, завезенные сюда еще с Земли, стояли по обе стороны потрескавшейся стеклобетонной дороги, словно черные скелеты, воздевшие к хмурым небесам свои искореженные, перекрученные старостью ветви-руки.
Даша, не обращая внимания на хлещущий дождь, вышла из-под зонтика статис-поля, наклонилась к узловатым корням первого дерева и зачем-то потрогала их, будто надеясь, что те оживут под теплом ее ладони, но их осклизлая, почерневшая поверхность была мертва… безвозвратно.
Сзади подошел Хью и накрыл ее от дождя сгустком висящего над ним поля.
— Дарья Дмитриевна… — укоризненно начал он.
Габасия отвернулся от окна. Он не понимал этой женщины, которая, будто призрак прошлого, застыла в странном промежутке между жизнью и смертью, словно никак не могла решиться и сделать добровольный выбор — либо жить и насаждать жизнь, либо оставить все как есть в объятиях серого сумрака давно овладевшей этой планетой смерти…
Ознакомительная версия.
