Аури сбросила юбку и украшения, в своей невинности ни капли не стесняясь его взгляда, и начала возиться с длинным серым платьем и плащом с капюшоном, которые Локридж подобрал для нее.
— Даже мореплаватели с юга не одеваются чудеснее тех, кто живет под землей, — заметила она.
— Мы сейчас опять пойдем наверх, — сообщил ей Локридж. — В совсем другой стране. Так вот, эта штука, которую я засунул тебе в ухо, поможет тебе правильно говорить и вести себя. Но лучше старайся быть как можно скромнее и незаметнее. Всем будем говорить, что ты моя жена.
Она нахмурилась, пытаясь понять значение этого. Ее способность удивляться притупилась, она безоговорочно принимала все как есть, сохраняя в то же время настороженность лисицы, — такому отношению к окружающему могли бы позавидовать дзэн-буддисты. Но датское слово hustru[15] содержало великое множество понятий, связанных с отношениями между полами, которые ютоазы восприняли бы как само собой разумеющееся, но которые были новыми для Аури.
Внезапно ее щеки вспыхнули. Пассивность уступила место неуемной радости, она обвила его шею руками, крича:
— Значит, проклятие снято? О, Рысь, я твоя!
— Да ну же, ну! Погоди! — Он вырвался из ее объятий, уши его горели. — Не так быстро. Этот месяц — ну… В общем, здесь сейчас не весна.
Это была чистая правда. Когда они выбрались наружу, на склон холма, и Локридж закрыл вход, их окутал мрак холодной осенней ночи; полумесяц плыл в небе среди рваных туч, ветер тихо подвывал в иссохшей траве. Голый и пустой стоял наверху дольмен. Леса, где когда-то ступали ноги Богини, не было, лишь несколько низкорослых вязов покачивались на ветру в северной стороне. За ними белели наползающие песчаные дюны, которые еще предстояло оттеснить грядущим поколениям. Однако земля вокруг холма обрабатывалась — не так давно. Среди сорняков были заметны следы борозд, а к югу, у гряды холмов, торчала зазубренная глиняная труба — все, что осталось от сгоревшего дома. Война прокатилась по этим местам меньше года назад.
— Неужели Кносс, о котором рассказывают, такой же большой? — спросила девушка из неолита с благоговейным ужасом.
Несмотря на усталость и тревогу, Локридж не мог сдержать улыбки. На его взгляд, Виборг XVI века вроде городка на перекрестке дорог, где его родители делали покупки. Правда, он казался куда более привлекательным, особенно после двухдневного путешествия пешком по безлюдным местам. К тому же он обещал уют в то время, когда последние лучи заходящего солнца пронизывали иссиня-черные дождевые облака, гонимые ветром, который развевал плащ Локриджа и насвистывал песню надвигающейся зимы.
Сквозь дубовую рощу за озером (буки еще не успели вытеснить это доброе дерево из Дании) он разглядел заброшенный монастырь — кирпичное здание теплых тонов. Высившиеся рядом городские стены сохраняли зеленый цвет основания, где на насыпи росла трава. Тот же оттенок придавал мох высоким гребням видневшихся соломенных крыш. Тянулись к небу тонкие и изящные башни собора.
— Думаю, Кносс малость побольше, — сказал Локридж.
Улыбка сбежала с его лица. «Тридцать три столетия, — подумал он. — И все надежды, расцветавшие так ярко, обратились в прах, не оставив по себе даже памяти. И другие надежды рождались и умирали, покуда сегодня…»
Диаглосса давала общую информацию, но умалчивала об исторических событиях. То же самое было и в эпоху Аури, и — он подозревал — во все годы земного существования, где открывались ворота времени. Локридж догадывался о причине. Патруль и Хранители вербовали для себя помощников из местных жителей, но кто может сохранить твердость, зная, что ожидает впереди его народ?
Дания переживала тяжелые дни. Они с Аури старались держаться проселочных, гужевых дорог, которые вились через лес и вересковые заросли; питались они продуктами из продовольственного пакета, а спали на открытом воздухе, прижавшись друг к другу и завернувшись в плащи, когда не столько темнота, сколько усталость заставляла их делать привал. Но они видели фермы и людей. Останавливались попить воды у колодцев; и хотя все крестьяне были угрюмые, запуганные, неразговорчивые, нельзя было не узнать кое-что. По стране гуляла песня:
Весь птичий род, что в лесу живет,
От ястреба злого страдает.
Срывает он с птичек и перья, и пух,
Из лесу их выгоняет.
И вот уже со своими детьми
Старый орел улетает…
И птичий народ одичал совсем —
Что делать, как быть, не знает…
Через четыре столетия здесь будет счастливая страна, которую Локридж видел. Это было слабое утешение в серый холодный вечер. Сколько продлится ее благополучие?
— Идем, — сказал он. — Нам надо спешить. На закате они закрывают ворота.
Они шли вдоль берега озера, пока дорога не вывела на главный тракт. По словам мальчика, который доверился Локриджу, рассказал кое-что и даже спел ему балладу (о благородных дворянах, которые теперь, когда король Кристиан И, друг простого народа, заключен в замок Сендерборг, стали совершенно бессовестно этот народ притеснять), завтра был канун всех Святых. Локридж довольно точно рассчитал время; ему хотелось устроиться в городе и хоть немного освоиться в нем, прежде чем приниматься за поиски Йеспера Фледелиуса.
Главная дорога была грунтовой, грязной и изрытой глубокими колеями. Никакого транспорта на ней не было видно. Над Северной Ютландией все еще витал призрак прошлогоднего восстания, подавленного пушками Йоханна Рантзау.
В голых ветвях деревьев завывал ветер.
Полдюжины воинов стояло на страже у главного входа. Это были германские ландскнехты в перепачканных голубых мундирах, рукава которых раздувались вокруг лат. За плечами у них висели двуручные мечи пяти футов длиной. Две алебарды со звоном преградили путникам дорогу, третья оказалась нацеленной Локриджу в грудь.
— Halt! — рявкнул начальник караула. — Wer geht da?[16]
Американец облизал пересохшие губы. Наемники выглядели не слишком внушительно. Они были ниже его на несколько дюймов, как и большинство людей в этот век постоянного недоедания, — в его время, или в эпоху Аури, такого не было, — их лица под высокими шлемами были изрыты оспой. Тем не менее убить его они могли запросто.
Легенда у Локриджа была подготовлена.
— Я английский купец, путешествую со своей женой, — сказал он на их родном языке. — Наше судно потерпело крушение у западного берега. — Берег этот был настолько пустынным — там, где он его видел, — что Локридж был уверен: никто не уличит его во лжи. По сведениям, полученным от диаглоссы, кораблекрушения были далеко не редкостью. — Мы добрались сюда по суше, — закончил он.
