Из задних комнат донесся испуганный женский визг, сопровождаемый грубым немецким хохотом.
— Ах да, — усмехнулся Свердруп, — у нашего хозяина прехорошенькая дочка. — Он взглянул на Локриджа и Аури. — А у вас с собой тоже недурная куропаточка, господин. Что все это значит?
— Я слышал, — Ульфельд пронзил взглядом Свердрупа и хозяина, — что предатель Фледелиус находится в этом доме.
Свердруп отхлебнул гигантский глоток из своей кружки.
— Слухами земля полнится. Вам мало того, что шкипер Клемент в Виборге?
— Фледелиуса ждет соседняя камера и топор палача. Эти незнакомцы говорят, что должны с ним встретиться. Ты должен представить мне документы, подтверждающие, кто ты есть.
Свердруп, моргая, посмотрел на пленников:
— Я, пожалуй, не отказался бы быть Фледелиусом, если такая прекрасная дама горит желанием его увидеть. Но, увы, я всего лишь бедный старый помещик из Скау. — Он начал шарить в своей одежде, потревожив солидную колонию блох. — Вот. Я полагаю, вы, в отличие от меня, еще не забыли, чему учились.
Ульфельд, нахмурившись, смотрел на пергамент. Вернулись его люди.
— Никого, кроме семьи хозяина, милорд, — доложил один из них.
— Вот видите, видите, я же говорил, — затараторил хозяин гостиницы. — Герр Торбен останавливался в «Золотом Льве» и в прошлые годы, милорд. Я его хорошо знаю, а у меня всегда было доброе имя — спросите у бургомистра, пусть скажет, разве Миккель Мортенсен не честный и добропорядочный человек?
Ульфельд бросил письмо на стол.
— Мы установим наблюдение, — решил он. — Преступник еще может объявиться. Но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его предупредили. Вы двое, — он указал на двоих наемников, — оставайтесь пока здесь. Сторожите все двери и арестовывайте всех, кто придет. И чтоб никто не выходил. Остальные — за мной.
— Выпейте хоть кружку со старым одиноким человеком, — убеждал Свердруп.
— Нет. Я должен проследить за допросом арестованных.
«Если потребуется, — подумал Локридж, — на дыбе, с клещами и испанским сапогом. Для Аури…»
Сквозь застилавший глаза туман он уставился на сидевшего за столом человека.
— Постойте, — прохрипел он. — Помогите нам.
Мешки под глазами у Свердрупа, казалось, набрякли еще больше.
— Мне очень жаль девочку, — тихо проговорил он, — но столько уже умерло и стольким еще предстоит скоро умереть. — Он перекрестился.
Чья-то рука подтолкнула Локриджа к двери. Он уперся ногами. Древко пики с треском ударило его по колену. Боль пронзила его, он пошатнулся и крепко выругался. Голова Аури не была закрыта капюшоном, и солдат схватил ее за волосы.
— Нет! — пронзительно закричала девушка. — Мы принадлежим Ей!
Кружка Свердрупа со стуком опустилась на дощатый стол. Аури начертала в воздухе какой-то таинственный знак. Локридж не мог его разобрать — что-то из их ритуалов, мертвых и забытых, слепой крик…
Гигант сунул руку под стол и с усилием поднялся. В его руках появился самострел — натянутый и заряженный; под столом его скрывали складки плаща Свердрупа.
— Не спешите, милорд, — пропыхтел он, — не спешите так, умоляю вас.
Ульфельд повернулся на каблуках. Блеснул, поднимаясь, меч. Немцы нацелили свои копья, послышалась непристойная брань.
Если бы медведь умел улыбаться, он был бы похож на этого человека, который, судя по всему, и был Йеспером Фледелиусом.
— Спокойно, — сказал он, — спокойно. Одно движение, самое крошечное движение — и милорд рыцарь уже не будет таким красивым. Мы ведь не хотим огорчать благородных дам Виборга, а?
— Они убьют тебя! — завопил трактирщик. — С нами Божья милость!
— Что ж, они могут попытаться, после того как эта леди, которую я защищаю, произнесла свое резкое слово, — согласился Фледелиус. — Но мой меч пока еще при мне. Им приготовлен паштет из многих шведов, и голштинцев, и даже датчан. Нет ничего вкуснее, чем датчанин, отрекшийся от старого орла, — разве что, может быть, немецкий наймит. Мы могли бы провести весьма интересную дискуссию — все вместе. Однако вам, господин рыцарь, пришлось бы, к сожалению, удовлетвориться местом зрителя, и хотя в аду вам, несомненно, предоставили бы место, соответствующее вашему положению, всех ваших ребят, доживших до утра, вряд ли поблагодарили бы за то, что они не сумели уберечь столь драгоценную жизнь. Быть может, их даже попросили бы сплясать на веревочке, как вы думаете? Так что давайте лучше попробуем разрешить наш спор мирными, научными методами, как подобает истинным христианам.
Наступила такая тишина, что собственное дыхание звучало в ушах Локриджа громче, чем ветер и усиливающийся дождь на улице.
— Миккель, друг мой, — сказал Йеспер Фледелиус, — у тебя наверняка есть где-нибудь моток веревки. В этом случае мы могли бы связать этих замечательных парней, а не рубить им головы, как туркам. Конечно, это тоже достойная турок судьба — лежать в трактире и не иметь возможности выпить пива. Но завтра кто-нибудь да появится. Мужчины всегда хотят пить. Вам не кажется, что это евангелический символ: пиво, омывающее горло, в то время когда спасение оставляет иссушенную грехом душу? — Он посмотрел на Аури весело сияющими глазами. — В Писании верно сказано о мудрости, заключенной в невинности, милая девушка. Слова могли и не тронуть мою трусливую старую тушу, ибо слова дешевы и лукавы. Но ты нарисовала Ее знак, который не лжет. Я благодарю тебя.
Хозяин начал всхлипывать. Женщина с двумя детишками высунули испуганные лица из задней двери.
— Не унывай, Миккель, — продолжил человек, объявленный вне закона. — Просто-напросто тебе и твоим домашним придется покинуть город вместе с нами. Жалко отдавать этот постоялый двор в руки придурковатых судебных исполнителей юнкера, но Шабаш накормит и укроет тебя. — На мгновение широкое лицо озарила чистая и полная любовь. — А когда вернется Она, ты будешь вознагражден.
Он подал Локриджу знак движением подбородка.
— Господин, будь добр, отбери оружие у этих… — спокойным голосом произнесенное выражение производило жуткое впечатление — и спрячь в безопасное место. Нам надо отправляться с соизволения Божьего как можно скорее. Дело нашей госпожи не ждет.
По крыше барабанил дождь. Пастушья лачуга, одиноко стоящая посреди вересковой пустоши, в это время года пустовала; она представляла собой постройку из мха, где человек мог отдохнуть, настолько грубую и бедную, что ею погнушались бы даже люди Тенил Оругарэй. Аури, однако, спала, свернувшись на земле и положив голову Локриджу на колени Миккель Мортинсон с женой и детьми сидели снаружи. Американцу это казалось унизительным; чувство усугублялось полным отсутствием у них обиды за то, что он, которого они принимали за дворянина, отдыхает в относительной сухости.
