– Когда приземлялись, было двадцать пять.
– Ого, так это мне надо все обратно снимать… – Я уныло оглядываю огромное открытое плато, полное муданжских мужиков. – Хотя, боюсь, не оценят.
– Скорее даже слишком оценят, – хмыкает Азамат. – Донизу никак не потерпишь?
Я намереваюсь ответить, но вместо этого чуть не сажусь прямо на землю, Азамат едва успевает меня подхватить.
– Ты чего? Тебе так плохо?
– Да голова закружилась, – говорю, – ничего особенного. Помоги мне снять свитер, пожалуйста, а то я совсем сварюсь.
Конечно, заметив, что у нас что-то происходит, народ начинает скапливаться вокруг, интересоваться, не нужна ли помощь, и просто глазеть, как раздевают земную женщину. Я уже снова стою сама, хотя предпочла бы лежать, и предоставляю Азамату объяснять все за меня, потому что мне страшно лень шевелить губами.
– Ну ладно, ребят, не толпитесь, дайте уже нам спуститься, моей жене надо прилечь…
Ребята начинают было расступаться, когда кто-то – и вовсе не Азамат, который стоит рядом, – обхватывает меня сзади вокруг груди и поднимает. Я тут же забываю о всех болезнях, визжу, дергаюсь, пинаюсь, пытаюсь заехать нахалу в глаз, хватит с меня неожиданных ухажеров! Приходится извернуться, да и стоит он против солнца и, конечно, уворачивается, и тут я по запаху меда и дыма понимаю, что это Ирлик. Во всей красе – под три метра, пылающие красные узоры по смуглой коже, огненные патлы и тонна золота на шее.
– У йопт, – вежливо вскрикиваю я, – Ирлик! Ведь щас бы врезала по физиономии! Ну поставь меня на место уже! Понравилось таскать, что ли?!
Ирлик хохочет, демонстрируя всем желающим драгоценные зубы, и все-таки ставит меня на землю. Я отхожу на два шага в сторону Азамата, который переводит изумленный взгляд с меня на Ирлика и обратно. Народ вокруг отшатнулся на пару метров, но не убегает. Я замечаю бледного Алтонгирела с глазами овальными по вертикали и Старейшину Ажгдийдимидина с непроницаемым выражением лица, если не считать пульсирующей жилки на лбу.
– Да ла-адно тебе, шарахаешься как от неродного! – Ирлик разводит руками в звенящих браслетах. – Мы ведь с тобой огонь и воду, так сказать, и спали вместе…
Я чихаю от возмущения.
– Ирлик, шакал, хватит людям голову морочить! Я тебе тогда не дала и сейчас не дам, у меня муж есть! – Я демонстративно вцепляюсь в Азамата, который на меня смотрит со своей характерной удивленной улыбкой. Не знаю уж, что он имеет в виду, но мне становится неловко за обращение к Ирлику на «ты».
– Ишь какая злая, – обижается Ирлик и внезапно подмигивает Азамату. Потом снова обращается ко мне: – А я думал, спасибо мне скажешь, что подкинул тебе материала для резьбы по мясу.
– А я как раз хотела поинтересоваться, за каким шакалом надо было забрасывать меня к Кириллу, – сообщаю я несколько тише.
– На страх врагам, конечно! – радостно отвечает Ирлик и снова покатывается со смеху. – Ты бы видела их физиономии, когда… ой, не могу, у меня чуть брюхо не треснуло! И всего-то понадобилось два слова заклятия, а какой эффект!
– Какого заклятия? – моргаю я.
– Ну как же, для подначки! А то ты по природе слишком уж разумная и миролюбивая, а мне так скучно! – Ирлик улыбается так широко, что становится непонятно, где кончаются зубы и начинаются ожерелья.
– Так это ты… – начинаю я, но возмущением все слова смывает. Кое-как совладав с собой, я корчу кривую рожу. – Отлично. Спасибо, что хоть сказал, а то бы я всю оставшуюся жизнь мучилась, что это меня переклинило внезапно. – Я хочу еще что-то добавить, но снова оглушительно чихаю. – Вот и простудилась из-за тебя!
Ирлик на секунду перестает хохотать и всматривается в меня, прищурив густо накрашенные глаза. На его лице появляется и тут же исчезает кривая ухмылка понимания, после чего он одним плавным движением оказывается прямо передо мной в позе «лотос», прикладывает обе разрисованные когтистые ладони к моему животу и дует на них. Меня прошибает жаром.
– Что ты… – начинаю я, но он перебивает:
– Чада твои будут здоровые и прекрасные, как я. Что внутри, что грядущие.
Протараторив все это, он откидывается назад в приступе божественного хохота, выгибается, совершает умопомрачительный кульбит (и как в юбке не запутался, понять не могу!) и перекидывается маленьким алым мангустом, который, напоследок пошевелив подвижным носом, исчезает в расщелине скалы.
Я несколько прифигеваю от множественного числа и ошарашенно провожаю взглядом яркого зверька, когда вокруг меня начинается какое-то движение. Очнувшись и оглядевшись, я понимаю, что все мужики вокруг попадали на колени за исключением Старейшины, который сплел пальцы халой и беззвучно шевелит губами, и Азамата, который вцепился в меня, как клещ, и смотрит счастливо и обалдело.
Я осторожно прокашливаюсь – и чихаю.
– Можно уже встать, – говорю сиплым голосом, вытирая нос платком, который Азамат мне протянул. – Он ушел.
В ответ по коленопреклоненной толпе пробегает волна восклицаний:
– Белая богиня!
– Всеобщая мать!
– Владычица судеб! Вечная весна!
Я беспомощно поворачиваюсь к Азамату. Он обозревает происходящее, как мне кажется, с юмором. Во всяком случае, мне хочется надеяться, что он не начнет опять городить околесицу про мое божественное происхождение. Он переводит взгляд на меня, и уголки его губ слегка дергаются.
– Они встанут только в одном случае, – шепотом говорит он, подхватывает меня под мышки и сажает себе на плечо.
И правда, Алтонгирел тут же встает, а вслед за ним постепенно и остальные. Азамат, как мне кажется сверху, величественно относит меня до кабинки канатной дороги и сгружает внутрь. Остальные подтягиваются за нами к площадке, с которой надо грузиться в кабинки, и Алтонгирел проворно подсаживает к нам Старейшину, а затем забирается сам. Вчетвером мы и отъезжаем вниз над головами низкорослых сосенок.
Алтонгирел, все еще бледный, пялится на меня как на привидение, а на щеках горят красные пятна. Азамат довольно ухмыляется, но держит меня крепко, как будто боится, что я тоже сейчас превращусь в какую-нибудь зверюшку и ускачу в лес. Старейшина Ажгдийдимидин разглядывает меня не моргая, а потом внезапно открывает рот и хриплым, высоким, непривычным к использованию голосом произносит:
– Рассказывай.
И я выкладываю как на духу все с того момента, как увидела на склоне котенка, и до исчезновения Ирлика минуту назад. Все попытки не рассказывать то, чему присутствующие и так были свидетелями, проваливаются с треском, слова из меня так и прут. Некоторых я, кажется, и не знала до этого рассказа. Неудивительно, что наш духовник вынужден молчать, если в его голосе такая сила.
