Его голос странно вошёл в меня, будто необходимое мышечное действие. Буквально сбил с ног и наполнил странной тяжестью. Я пошатнулся. Успел развернуться, благо стоял рядом со стеной, и опереться на неё… Уже спокойней мальчишка добавил:
- Иди спать, Брис. Я посторожу.
У порога я оглянулся, еле подымая отяжелевшие веки. Мартин снова сидел в "лотосе" и, едва заметно улыбаясь, смотрел мне вслед.
Дверь за собой закрыть не забыл. На обычный механический замок. Фиг с ней, что решётчатая. Через отверстия этой решётки человек не влезет. А стрелять в меня пока никто не собирается. Главное, что закрыто… В камере я не смог даже стянуть с себя вещи. Свалился на постель, с наслаждением закрыл глаза. И только засыпая, с тем же наслаждением прочувствовал собственное тело, тяжёлое от усталости, но не от десятков мелких болячек.
… Тёмный странный мир. Вокруг камень, еле видный под ногами. Щебень летит из-под моих торопливых ног. Хриплое дыхание. Я глотаю холодный воздух, и он пронзительно режет лёгкие. Иногда сильный порыв ветра перебивает дыхание, я задыхаюсь. Но остановиться не могу. Мне надо бежать, потому что в беге - моё спасение. Я слышу собственный хрип. Я слышу, как постукивают камни под ногами… И почему-то всё больше слабею. Как будто я один, но бегу в нескольких параллельных пространствах одновременно. И силы, рассчитанные на одного, тают посекундно.
Открыл глаза, но не пошевельнулся. По внутренним часам понял, что утро. Раннее. Но на платформе не понять, какое время суток… Если в первый раз очнулся и чувствовал себя до дра… до избиения нормально, то сейчас тело закостенело так, будто я долгое время бежал под ледяным ливнем Милены. Милена - это планета, с которой меня сдёрнули на платформу после суда.
Релаксацию начал, как учили в секции: простым просмотром зажатых мышц - от лица до стоп. Вскоре расслабился весь. Кроме зажатой челюсти. Подвигал туда-сюда. Нет, не хочет. Что-то мешает. Неприятное открытие, что пропали три года?..
Милена.
Сдвинул подушку под лопатки - голова сразу подбородком кверху, как учил ночью Мартин. Вот теперь, когда энергия ощутимо пошла, можно и воспоминаниями заняться.
Когда мне было пять лет, отец ушёл от матери. Ощущение пустоты преследовало долго. Помню, я часто, несколько раз на дню, проверял его кабинет, казалось пыльный от отсутствия в нём хозяина, а вечером привычно прибегал к матери в спальню - пожелать спокойного сна. И желал только ей. Незаметно привык, что теперь рядом только она. А через год - авария, в которой мать погибла. Приехала её сестра, о чём-то долго говорила с отцом, а я бродил по опустевшим без матери комнатам, играя в странную игру: надо внезапно открыть одну из дверей - и, если в самом деле сделать это вдруг, за ней окажется прячущаяся мать, которая будет смеяться от радости, что я её всё-таки нашёл.
Отцу было некогда: он только что завязал новый роман и тратить время на привыкание к сыну, с которым надо бегать к психотерапевту, не желал. Предложение материной сестры, одинокой женщины, оказалось как нельзя кстати. Она осталась в нашем доме и была мне, скорее, старшей сестрой, чем тёткой. Мне было шесть, и я быстро привык, что она всегда рядом. Но через полтора год у неё обнаружили рак. Ещё полгода я смотрел, как она умирает.
Квартиру продали. Меня забрал к себе дед. Отец только документы оформил на себя. Что я теперь при нём. А сам - в очередное любовное путешествие пустился.
Дед оказался крепким орешком. В первый день переезда в его дом в пригороде он поставил меня перед собой и жёстко сказал, что будет учить меня не жизни, а выживанию, и главный принцип выживания - ни к кому не привязываться. Моё расписание поделило обычный день на две части: с утра до обеда - школа, после обеда - тренировки в неплохо оборудованном полуподвале деда. Через два года он отвёл меня в секцию, к своему старому другу - такому же упёртому старикану. В десять лет я выглядел щуплым дохляком, и дедов друг определил мне место в младшей группе. Через месяц плоды дедова воспитания принесли результат: в этой младшей группе меня били все, кому не лень. А я в ответ бил всех. В конце концов меня стал тренировать один парень из старшей группы - под присмотром дедова друга. Младшие отстали. Я был перспективным, и дедов друг не желал просто так отпускать меня. Редко-редко, но иногда меня посещала крамольная мысль: у деда друг есть, а у меня?.. Но память подтверждала - мать, её сестра. Не привязываться. Дед прав.
В двенадцать я стал выступать на городских состязаниях.
На четырнадцатилетие судьба мне сделала уже привычное доказательство дедова закона на выживание "Не привязывайся!": умер отец. На похоронах я спокойно стоял рядом с дедом. Не до переживаний. Отца я почти не знал. И мы готовились к долгому отражению попечительских заведений для сирот. С дедом меня вряд ли оставили бы. Возраст у него для опекуна не тот. Но после первых набегов представителей органов опёки произошло чудо: как-то после тренировки ко мне подошли и пригласили сесть в машину - поговорить. Я к тому времени вытянулся - тощий, высокий подросток, и был нагл, но осторожен. В машину сесть отказался, к чему, как ни странно, отнеслись с пониманием. Из машины вышел знакомый парень (мой личный тренер) и какой-то тип в чёрном костюме. Мне предложили время от времени выполнять одноразовую работу - в качестве жёсткого секьюрити, если понимаете, о чём я. А платой на первый раз обещали оформление документов для деда-опекуна на несовершеннолетнего внука. И кто бы не согласился?
Кажется, дед даже не удивился, как быстро ему разрешили оставить внука при себе. Моей жизнью он больше не интересовался, посчитав, что сделал главное, выведя меня на правильную дорогу. Я мог не бывать дома сутками, а он при встрече только вскидывал брови: "Живой? Ну и ладно. Есть будешь?"
Тренер стал готовить меня к соревнованиям как беспроигрышного победителя. А тот парень, который занимался мной, стал давать мне иные уроки - уроки подлости. У него я выучился целому арсеналу приёмчиков, которые приспособлены к нравам улицы.
В пятнадцать лет я впервые побрил голову, что стало привычкой.
Шестнадцать - это целая эпоха событий. Умер дед. К тому времени у меня появились высокие покровители, и мне никто не мог запретить жить в одиночку. Через месяц после его похорон я пришёл к мастеру тату и спрятал лицо за маской-рисунком. Через два месяца я подписал контракт киллера-камикадзе, и мне вживили в позвоночник миниатюрное взрывное устройство. Через три - мне прооперировали ладонь, и я обзавёлся маленьким, но очень действенным оружием - костяным штырём.
До семнадцати я успел выполнить пять контрактных заказов, закончить школу и выступить на всех значимых соревнованиях. Я успел вкусить сладости женских прелестей, но предпочитал профессиональных жриц любви.
