– И каждый может принять в этом участие?
– Любой, кто в состоянии отыскать своих предков в открытом для свободного доступа прошлом.
– Выходит, жируете за наш счет, – недобро скривился я. – А у нас между тем тоже временная инверсия поползла.
– А что поделаешь, – развел руками Сергей. – Все мы сейчас работаем на будущее.
– Разрушая при этом настоящее. – Я взглядом указал за окно, где на фоне соседней девятиэтажки проступал пока еще неясный контур какого-то готического собора из будущего.
– Процесс ретарнинга будет уходить все дальше в прошлое.
– Это как же? – подозрительно прищурился я. – Создадите у нас здесь перевалочную базу? Вроде той, что я видел у вас в двадцать третьем?
– Не вроде, а точно такую же, – уточнил Сергей. – И не одну, а сотни. Чтобы вы могли отправиться в прошлое.
Тут уж я, честное слово, растерялся.
– Нам-то это зачем?
– Чтобы обеспечить непрерывный процесс ретарнинга. Для вас будет открыт доступ в период с середины девятнадцатого до сорокового года двадцатого века. Глубже уйти в прошлое, используя базу в начале двадцать первого, технически невозможно, ближе – не рекомендуется, иначе можно встретить в прошлом себя самого.
– И тогда – хроноклазм? – спросил я почти с надеждой.
Мне почему-то страшно хотелось услышать какую-нибудь жуткую историю, приключившуюся с незадачливым путешественником во времени.
– Исключено, – уверенно покачал головой мой потомок. – А вот серьезное нервное расстройство после встречи с самим собой заработать можно запросто.
– Подумаешь, – непонимающе пожал плечами я. – Что тут такого?
– Обычно представление человека о себе не соответствует тому, чем он является на самом деле.
Я задумчиво постучал ложечкой по краю пустой чайной чашки. Нельзя не признать, что в словах Сергея присутствовал некий резон.
– Ну хорошо. – Я положил ложечку на чашку, как мостик между прошлым и будущим. – Допустим, я отправлюсь в прошлое, чтобы встретиться с кем-то из своих предков, и тем самым поспособствую ретарнингу нескольких десятков часов…
– Битов, – поправил Сергей. – В условиях временной инверсии удобнее измерять время в битах. В сутках тысяча битов. Один бит равен одной минуте и двадцати шести целым и четырем десятым секунды.
– Хорошо, – не стал спорить я. – Доставлю я эти самые биты в свой двадцать первый век. Ты перегонишь их в двадцать третий. И так, по цепочке, до тридцать третьего века. Ну а дальше-то что? Не может же это продолжаться до бесконечности! Рано или поздно, Вселенной в любом случае каюк!
– Ошибаешься, – покачал головой Сергей. – Если довести процесс ретарнинга до точки сингулярности, когда было создано пространство, вещество и интересующее нас в наибольшей степени время, будущее соединится с прошлым и временной поток вольется в свое обычное русло. Чтобы создать плацдармы для продвижения к моменту рождения Вселенной, уже сейчас запускаются зонды в далекое прошлое, когда ни людей, ни самой Земли еще не было.
Я скептически поджал губу и помял пальцами подбородок. В космогонии я был не силен, но все же посчитал нужным высказать имевшиеся у меня сомнения:
– А что, если не сработает?
Лицо Сережи приобрело откровенно насмешливое выражение.
– А что, у вас в последнее время много что срабатывает?
– Верно, – не мог не согласиться я. – И ведь ничего, живем.
* * *
Что еще остается к этому добавить?
Конечно, хотелось бы верить, что, пройдя через сингулярность, будущее в полном соответствии с разработанной в тридцать третьем веке теорией воссоединится с прошлым и нормальный ход времени будет восстановлен. А то, честно говоря, уже надоело то, что жена через день заявляет мне, будто завтра у нее снова день рождения. При этом у меня складывается впечатление, что временная инверсия здесь ни при чем, просто Ольге нравится получать подарки от родственников из будущего, которые валом валят, только их кликни.
Еще до того, как начали появляться первые пункты лицензирования путешествия в прошлое, я успел основательно покопаться в своей родословной и обнаружил, что одним из моих предков был зажиточный московский булочник Степан Фомич Пикаров. Вот к нему-то я и собрался в гости. Не знаю, как примет меня Степан Фомич, но сувениры для него самого, его драгоценной супруги и трех их дочерей, старшей из которых четырнадцать, а младшей восемь, я уже приготовил – все китайского производства. Да, забыл сказать, речь идет о 1852 годе.
Так что жду я не дождусь, когда получу свой собственный темпоральный модулятор. Наберу в гостях у булочника сотню-другую битов стабилизированного времени и махну тогда в будущее, в тот самый временной отрезок, когда встретил в зале прибытия симпатичную девушку по имени Эйна. Для такого дела Сережа обещал одолжить мне свой темпоральный модулятор.
– Пусть весь мир летит в тартарары, но нельзя обмануть приглашенную на свидание девушку!
Я об этом только подумать успел, а Сергей уже вслух произнес. Ну, что тут скажешь: родственные души.
