Я долго и обстоятельно любовался приобретением и не сразу заметил, что за гостиничным окном уже занимается ультрамариновый рассвет Вэртрагны.
Конечно, на этот рассвет я глядел совершенно пьяными глазами — очень уж затянулась процедура «обмывания» медали, которую затеяли мы с ребятами.
Но все равно, явленное мне зрелище я оценил: Хосров во всей своей подлинно неземной, невыносимой красе. Город, где родилась Исса.
Я стоял у окна в одних трусах, прихлебывая из пакетика клонскую простоквашу (к которой я пристрастился еще в «Чахре»), не в силах оторваться от созерцания.
Перед моим мысленным взором, как в сумасшедшей кинохронике, проносились обрывки церемонии награждения («А теперь… прошу на сцену… доблестных воспитанников… Северной Военно-Космической Академии…»), а когда я закрывал глаза, там, в глубине моего мозга, мельтешили пышные букеты, которые подносят симпатичные клонские девушки, сотни букетов, сотни девушек, каждая из которых похожа на Иссу как родная сестра.
Я открывал глаза и снова погружался в день ушедший — вот Туровский жмет мне руку, вот мы с Колей обнимаемся на радостях…
Картинки, увиденные за день прогулок по столице, сталкивались и разбегались словно в калейдоскопе. Детали первого дня разбивались на маленькие детальки и перли, перли в мозг какой-то дурной лавиной.
Вот, например, автоматы «Проверь себя». Кидаешь монетку, тебе задают вопрос. Например: «Что такое турбулентность?» Или «Зачем насекомому оотека?» Отвечаешь. Если правильно — монетка возвращается. Если неправильно — монетка тю-тю.
Мы с Колей сыграть не решились. А вот идиот Переверзев проиграл порядочную сумму.
И эти автоматы у них в Хосрове везде. И все играют. И все поведены на эрудиции…
Многоголовая очередь к одному такому автомату — на нем написано «Повышенной сложности». Эту очередь я не забуду никогда…
Или вот кинотеатры. Сколько у них кинотеатров! На каждом углу! И везде на афишах одна и та же муть — уже знакомая нам «Эра Людоеда». Только теперь уже пятая серия.
А салоны ургентного ура-гипноза? Такое разве забудешь? Вот, допустим, ты — клон из касты демов. Идешь с работы, где получил пилюлю за халатность. Настроение ни к черту. Геморрой к зиме активизировался, нервишки шалят. Жена подала на развод. Из зарплаты вычли в помощь голодающим Наотара. Любимый сериал по телику отменили. Короче, жизнь дерьмо, в пору только вешаться.
Но ты же клон, а не какой-то там землянин или чоруг. Тебе вешаться Родина не велит.
Поэтому ты заходишь в салон ургентного ура-гипноза, который, кстати сказать, выглядит как наша средняя синемашка, платишь символическую деньгу (как два коктейля «Заратуштра»), выбираешь программу, и опытный оператор психических процессов (я сразу представляю себе мою Иссу, красивую и молодую) загружает тебе ее прямо в мозги своим сладким, уверенным голосом: «Все путем, налицо лишь временные трудности, не надо печалиться, вся жизнь впереди…»
Наши, я помню, смеялись над этими салонами ура-гипноза, ерничали.
Вот, дескать, какие клоны тупые.
А я думал совсем о другом. А именно: в нашей Академии такие салоны тоже не помешали бы. Не знаю, как Коля или Володя, а я, может быть, тоже туда ходил бы… После карцера и общения с контрразведкой — так точно…
Наконец я допил ряженку, задернул тяжелую бархатную штору и мой персональный номер погрузился в сумерки.
«Семьдесят шесть часов», — шепотом сказал я и бухнулся на кровать лицом вниз.
Пьянству — бой!
Хоть и говорили нам это сто, нет, двести раз за время учебы в Академии, а истина сия мне не приелась. Каждый раз ее вспоминаю, когда просыпаюсь с жутким похмельем. Так было и в то утро.
Голова чугунная, ноги ватные и никакие стимуляторы с душами сделать из тебя человека разумного не в состоянии.
Когда в мой номер вломился Коля Самохвальский, я чувствовал себя самой никчемной тварью во Вселенной. А вот Коля, наоборот, был как огурчик. И как ему удается?
— Вставай, кадет Пушкин. Нас ждет Завод имени Мира во Всем Мире.
— Чего? — осипшим голосом спросил я, приподнимаясь на подушке.
— Чего слышал.
— А может, я того… не пойду? Скажи, что я заболел…
— Никаких «не пойду»! — Коля был тверд. — Ты что, с ума сошел? — добавил он шепотом. — За такие дела тебя могут из делегации вообще исключить. И отправить в Академию первым же транспортом. Ты разве не понимаешь, что на нас все смотрят? Мы — номер один! Каждый наш шаг фиксируется конкордианскими журналистами! Мы же представляем здесь все Объединенные Нации!
Конечно, в то утро у моего Коли произошло временное обострение мании величия. Но все-таки на пятьдесят процентов он был прав. Не пойти на экскурсию значило как минимум вызвать недовольство Федюнина. А Федюнину — за его благосклонность ко мне — я теперь должен был ноги мыть и воду пить.
— И что на этом долбаном заводе? — спросил я, бочком пробираясь к душевой кабине.
— Там нам будут показывать, как в Конкордии собирают истребители.
— Типа мы роботов не видели.
— Так в том-то и прикол, что там не роботы! — возразил Коля.
— А кто?
— Кони в пальто! У них ручная сборка!
— Ручная сборка… — опешил я.
— Да!
— Так рентабельнее, что ли?
— Не уверен. Но вроде бы у них, по статистике, отказов аппаратуры в бою меньше, чем у нас…
Но это же жутко дорого! — крикнул я сквозь шум воды.
— Ты разве не понял еще — у «встанек» никто и никогда на вооружении не экономит.
Вообще-то да. Вооружение — это святое. Разве можно экономить на святом?
Я вышел из душа несколько порозовевшим — все-таки ледяная вода средство испытанное.
За столиком в гостиной сидел Коля, а перед ним стояли две пол-литровых баночки «Жигулевского».
— Освежитесь пожалуйста, кадет Пушкин, — заботливым, медсестринским тоном сказал Коля. — А то вы на мумию похожи. Тутанхамона.
Вот это было по-товарищески! По-нашему!
— А что там у нас после завода? — спросил я, с удовольствием поглощая пиво.
— После завода у нас показательный воздушный бой.
— Кто с кем бьется?
— Не написано.
— А потом?
— А потом самая скукота. — Коля сник. — Экскурсия в Первый Народный кавалерийский полк.
— Ух ты! — и куда только девалось мое похмелье! — Ты только вдумайся! В Первый. Народный. Кавалерийский. Полк.
Я люблю лошадей. Очень люблю. Даже слово «обожаю» готов употребить.
Только говорить об этом не люблю.
Почему?
Потому, что это модно нынче — лошадей любить. Разбираться в мастях и сбруе, в кормах и жокеях, отличать тракена от терца, ахалтекинца от араба, знать, что такое ногавки и чем они отличаются от подгарков.
