Ознакомительная версия.
— Согласен! — кивнул Волошин. А что ему еще оставалось делать?
— Хорошо. Сейчас один из них доставят. У вас какой размер?
Рядом со стройной фигуркой Статиши в легком, облегающем тело спецскафандре Волошин выглядел огромной неповоротливой статуей Командора. В довершение всего спину горбил тяжелый регенерационный блок — скафандр был рассчитан на агрессивную среду и температуру до пятисот градусов, — так что приходилось идти согнувшись. Статишаже шла налегке: дышала воздухом Нирваны через фильтры, а жара снижалась терморегуляционными нитями, пронизывающими легкую ткань скафандра.
Они прошли через шлюзовую камеру и очутились на знакомой лужайке нирванского леса. Только теперь на месте, где сидел абориген, стоял десантный катер, а рядом с ним маячили две фигуры.
— …Сыт по горло! — донесся из наушников раздраженный голос Ткачика. — Вчера он переводит мне: «Стоящим на паперти я бросаю монету. Что мне подать нищим душою?» Смысл ответа пикьюфи я понял. Но откуда паперть? Ни в эпоху «До», ни в эпоху «После» и признаков каких-либо форм теизма у нирванской цивилизации не было! Не слишком ли вольно адаптируется текст? Может, пора транслингаторам ограничить свободу ассоциативного поиска, чтобы в переводах было меньше эмоций и больше логики?
— По-моему, тебя просто уязвила сама суть ответа, — спокойно заметил Берзен.
— Да брось ты…
— Утро доброе! — поздоровалась Статиша. Говорившие повернулись в их сторону.
— Доб… — начал было Ткачик и осекся, увидев Волошина в скафандре высшей защиты. Лицо его за поляризационным стеклом шлема вытянулось от изумления.
— Доброе… — корректно поздоровался Берзен, но, глядя на Волошина, все же не смог сдержать улыбки.
— Вас бы в этот скафандр засадить, посмотрел бы я, какое оно доброе! — сварливо выпалил Волошин.
Внезапно из люка катера, быстро семеня множественными конечностями, выкатился знакомый кибероид-«бицефал» и застыл перед ним.
— Здравия желаю, кэп! — гаркнул он. И тут же на все окрестности загрохотал марш космопроходцев.
— Вольно, юнга, — снисходительно ответил за Льва скафандр.
Музыка оборвалась. Левая половина конечностей кибе-роида подогнулась, кибероид наклонился набок, принимая стойку «вольно», и от этого лицо Ткачика, изображенное на хитинокерамической груди, стало выглядеть еще более растерянным.
— Это еще что? — ошарашенно спросил Лев. Берзен от души рассмеялся.
— Вам достался скафандр капитана космопроходцев, осваивавших Нирвану. А кибероид, единственный, кто сохранился на станции из того контингента.
— Ну и шуточки были у наших дедов, — сконфуженно пробормотал Волошин. — Прямо казарменные.
— Зато какова субординация! — явно подтрунивая, мечтательно прицокнул языком Берзен. — У нас бы такую… Прошу. — Он сделал приглашающий жест в сторону люка.
К удивлению Волошина, в катере находился еще только один человек — рыжий веснушчатый парень с необычно подвижным, выразительным лицом, на котором в гиперболической форме отражались все его чувства. Появление Волошина в скафандре высшей защиты вызвало у него буквально пароксизм недоумения, но вопросов он тактично не задал.
— Халлдор Йоунссон, экзомедиколог, — представился он.
— Лев Волошин, текстолог, — чувствуя себя не в своей тарелке, пробормотал Волошин и отвел взгляд. В небесно-голубых глазах экзомедиколога горел недоуменный вопрос о его экипировке, требующий незамедлительного разъяснения.
«Вот и еще один предтеча Homo infrasensualis, — подумал Лев. — Как и Статиша…» Странно, но открытие Ткачика почему-то не вызвало на станции ажиотажа. Казалось, катер должен был быть набит исследователями до отказа, но вот поди же ты… Неожиданно Лев подумал, что за три дня пребывания на станции Йоунссон был лищь четвертым человеком, с которым он познакомился. Это при персонале станции в более чем тридцать человек! Впрочем, сам виноват, приглашали же его на обсуждение отчета в кают-компанию…
Лев хотел сесть рядом со Статишей, но кибероид мягко отстранил его и устроился между ними. По левую сторону от Волошина, как и положено при сопровождении космодесант-ника во время выхода на рекогносцировку. Лев промолчал, а Статиша с трудом удержалась, чтобы не прыснуть.
— Поехали, — сказал Берзен. — Курс на пеленг двадцать три дробь ноль два.
Катер снялся с места и поплыл над нирванским лесом. Вид сверху на бесконечное море псевдомицетов почему-то вызвал у Волошина ассоциацию с гигантским инкубатором разнокалиберных яиц чудовищных размеров монстров. А бескрайность кладки навеивала гнетущее впечатление, будто не сегодня-завтра эти самые монстры должны вылупиться.
— Высвети-ка курс, — предложил катеру Берзен. На центральном экране появилась карта местности, перечеркнутая красной стрелкой.
— Фью-у! — присвистнул Йоунссон. — Мы что, летим к Мегаполису?
— Почти, — согласился Берзен. — Куда-то на окраину… Пусти зонд по траектории полета, — снова попросил он катер.
Зажегся левый экран. По нему потянулось бесконечное море псевдомицетов, затем справа показались развалины Мегаполиса, под зондом промелькнуло какое-То конусообразное сооружение («Грязевой вулкан», — заметил Йоунссон) и снова — белое пространство блестящих разновеликих шаров. Через несколько минут зонд вернули и просмотрели путь в обратном направлении.
— Значит, грязевой вулкан?
— Пожалуй… Сколько до него от станции?
На центральном экране высветилось расстояние: 58,6 км.
— Так. Если скорость передвижения пикьюфи в грубом приближении принять за три километра в час, то, действительно, идти ему около двадцати часов…
Катер остановился и завис над лесом. Сквозь прозрачный пол было видно, как внизу, лавируя между стволами псевдомицетов и обходя заросли переползи-травы, бодренько, ртутным шариком катился по лесу пикьюфи с кольцом-пеленгом на шее.
— Ты смотри, первый раз вижу аборигена таким шустреньким… Каково его эмоциональное состояние?
На экране возникла пикообразная диаграмма с пульсирующим максимумом.
— Ого! Да он просто счастлив!
— Неудивительно. Исполняет просьбу. В этом смысл его существования.
— Интересно, он сейчас также бубнит про себя свою программу общественного поведения?
— Естественно. «Наша цель — жизнь сообществом. Личности вне общества нет. Есть только общество, и каждый — винтик в его организме…» И так далее. Извечная молитва на полтора часа, замкнутая на себя.
— И все же…
Ознакомительная версия.
