— Уф, корзалып, еле прорвался. К собственной жене не пускают, совсем обнаглели! Ты как? Эти уроды тебе ничего не сделали?
Мне вдруг стало весело. И захотелось поделиться с голосом причиной этого веселья. Настолько, что я даже откуда-то нашла силы, чтобы пошевелить непослушными губами и языком:
— Чуть-чуть не убили… а так больше ничего!
— Рыжий или седой? Рыжего я уделал так, что его теперь родная мать не узнает! — голос явно распирало от гордости. Даже жалко стало рыжего. Он-то меня как раз травить не хотел. — А седому жена Саяна руку прострелила. Но этого мало, конечно — на последней фразе голос зазвучал расстроенно.
— У него был камень… — мое веселье пропало так же быстро, как появилось. Я хотела сказать "эльвернит", но поняла, что слова стоит выбирать покороче. Пока язык не слишком слушается.
— Он тебя что, камнем хотел убить? — ужаснулся Шади.
Ну да, Шадид, а кто же еще? Я, кажется, догадываюсь, чей "муж" скандалил в приемном покое. Интересно, вкололи ему успокоительное, или отбился?
— Эльвернит… тот самый, — а ничего так, вроде говорить становится легче. Только в глазах все еще муть, ничего толком не видно.
— Что "эльвернит"? У него был тот самый эльвернит?! Езумдун, вот как знал!
— Дурак, а мне сказать? — ну, собственно, и все. В смысле — этим мое возмущение его тихушничеством и ограничилось. Потому что дальше я спросила: — А тебе укол сделали?
Наверное, профессорская отрава еще действует: вместо чего-то важного я попыталась выяснить эту глупость. Но мне, и правда, было любопытно. Я вообще чувствовала себя странно. И с каждой минутой это состояние усиливалось. То неуместное веселье, то любопытство.
— Зачем? Слушай, Адиль, ты меня пугаешь! Может, у тебя бред начался?
— Нет, — успокоила я его. — Он закончился уже… значит, не догнали, да?
Тем временем мне удалось, наконец-то, проморгаться, и я увидела встревоженную физиономию, склонившуюся надо мной. Растрепанный какой, и круги под глазами. Однозначно, укол бы ему не помешал.
Захотелось вдруг погладить, пропустить волосы сквозь пальцы… я даже потянулась, но тут же охнула от острой боли — шайтанова капельница!
Пошипев что-то сердитое, я сообразила все же поднять другую руку и дотянулась до шадиной шевелюры. И погладила. И еще погладила. А потом, поняв, что сам он не догадается, потянула за эту самую шевелюру вниз, чтобы он наклонился к моему лицу… вот так. Целоваться даже слаще, чем вода в пустыне. Вот теперь можно уснуть с чистой совестью!
Когда я проснулась в следующий раз, было уже утро. Во всяком случае, за окном распевалась птичья консерватория, а ветерок, который шевелил занавеску, был еще свежим и прохладным, утренним. Не то что днем, когда он накалится на ярком солнышке и пропитается тысячью разных запахов.
Я пошевелилась и с огромным облегчением поняла, что ничего больше не болит. И я даже могу встать! А это весьма актуально, ибо маленькая дверка в углу палаты манила все сильнее.
Завершив утренний туалет, я выползла обратно в палату и с умилением обнаружила крепко спящего Шади. Он запрокинул голову на спинку кресла и уютно посапывал. Лицо было расслабленное, и сейчас он выглядел даже моложе, чем обычно, совсем мальчишкой. И опять растрепанный…
За последние сутки случилось так много событий, что мне казалось — я повзрослела лет на десять. То, что было вчера еще, отодвинулось в неведомую даль, слегка размылось, как старые воспоминания. И, в то же время, некоторые моменты выступили более выпукло, заметно.
И сразу вспомнился Ян. Вот гады эти похитители! Если бы не они, я бы еще минут десять побегала по отелю, остыла и вернулась. Потому что…
Нет, в некоторых вещах я его не оправдываю. Но — понимаю.
Это же Ян! Ян, который будет двадцать раз думать, тридцать раз сомневаться, а потом пойдет и… спросит. У того, кого он считает умнее. Если его авторитетная жена сказала, что нельзя… Короче, это Саян, и обижаться на него за то, что он таким уродился — глупо.
Можно не соглашаться, но осуждать я уже не смогу. Мне его даже… жалко. Теперь, когда жалость к себе прошла — его даже сильнее.
Ну что страшного со мной случилось? Взяла академ в универе? Восстановлюсь, проблем-то. Слетала на Венгу и поимела там приключения? Дело, в общем, житейское… Волновалась и переживала? Ну… было. Чего теперь.
Зато, зная Саяна, я уверена, что он сам себя уже сто раз осудил, казнил и опять осудил. Только теперь, вспоминая, я могу оценить его зажатость, виноватые глаза и пассивность. Это Ян.
Я его всегда таким знала, и, мне казалось, любила. Тянула его за собой, принимала решения за нас двоих. А он позволял. Так почему я так неприятно удивилась, обнаружив, что нашелся еще кто-то, кто принял за него решение?
Мы раньше никогда так надолго не расставались. И вот, когда это случилось… оба не прошли проверку временем. Оба.
Он женился, пусть и не по своей воле, но это сначала. Каким бы ни был пассивным и ведомым мой бывший парень, если бы все осталось на уровне принуждения… ни за что бы он не стал с ней спать. Или, если бы заставили — венговскими способами — сбежал бы, невзирая на ребенка. Значит, все у него хорошо, и эта женщина… ему подходит.
А мне подходит Шади. Зачем врать самой себе? Я тоже не ангел, я тоже забыла о детской влюбленности, встретив парня, от которого… током бьет.
Надо позвонить Саяну… то есть его жене. Он же теперь, Аллах знает сколько времени, будет грызть себя за случившееся. Надо поговорить еще раз, нормально.
Я оглянулась на спящего Шади и решила не будить. Он такой… лапочка, когда сладко посапывает. Пойду пока поищу врача, может, нас отсюда уже отпустят? Чувствую я себя нормально.
Выбравшись в коридор, я огляделась. Да, клиника явно не муниципальная. Коридор широченный, много зелени, солнца, а воздух прохладный — кондиционированный. И никого нет, тишина.
Правда, из-за соседней приоткрытой двери слышится разговор… Я остановилась и прислушалась. Показалось, что ли?
Нет, не показалось. Дверь открылась полностью, и в коридор вышел Саян собственной персоной.
Он сначала замер, потом вдохнул, как будто приготовился нырять, и вежливо улыбнулся:
— Ты уже ходишь? С тобой все нормально? А где Шад?
— Спит еще, — я почувствовала некоторую неловкость. Да в чем дело, это же Ян! Ну и пусть он женат, все равно! — Ты сам-то как тут оказался?
— Пусть спит, а то он вчера так одного из твоих похитителей лупил, три парня из спецназа еле оттащили, — улыбка стала более естественной. — А мы здесь тоже со вчерашнего вечера. Хотел убедиться, что у Талитиланы с ребенком все хорошо.
— И как? — встревожилась я. — Все нормально?
— Вроде да, но я попросил сделать более детальное обследование. Тали, правда, не в восторге, но мнение мужа в Каганате важнее, чем капризы его беременной жены, — Саян вдруг опасливо оглянулся на дверь палаты и поежился.
А я неизвестно чему улыбнулась, шагнула к нему ближе и взяла за руку. Никаких интимных жестов, никаких объятий… хотя это и непривычно. Просто за руку.
— Скажи мне самое главное, Ян. Тебе с ней хорошо?
Саян на несколько мгновений задумался, но потом уверенным тоном ответил:
— Да. Только не заставляй меня сравнивать, пожалуйста.
— Да что ты! Не нужно! — снова улыбнулась я. — Ян, послушай… мы с тобой с детства вместе. Я только теперь поняла — мы же как брат с сестрой. Даже ближе — самые лучшие друзья! И если ты выбрал эту женщину, если тебе с ней хорошо — я буду счастлива за тебя. По-настоящему, понимаешь? А то, что случилось… забудем и все.
— Понимаю, — Саян тоже улыбнулся. — Я за вас с Шадом тоже рад. Никогда раньше его таким не видел, если честно.
Я смутилась. Неужели так заметно? Или ему сам Шади сказал? А мне-то он еще ни разу не… точнее, я сама не позволяла, наверное. Но все равно — мне о любви никто ни слова не говорил. Эх… как-то все запутанно. Потом разберусь.
— Ладно, я побегу, врачей найду, хорошо? Хочу еще УЗИ успеть быстро сделать, пока Талитилана из окна не вылезла и не сбежала.
