– Тогда тебе надо где-то спрятаться от газетчиков. Подай прошение об отставке в Фарсайде, там они тебя не достанут.
Лететь на Луну только для того, чтоб подать прошение об отставке? Не прав ли опять Толливер? В Фарсайде можно затаиться, пока буря в средствах массовой информации не утихнет. А тут, в Девоне, газетчики будут околачиваться у забора, караулить. Вдруг удастся взять интервью или хотя бы меня сфотографировать?
– Не хотелось бы лететь туда без благовидного предлога.
– Послезавтра в Фарсайд отправляются около сотни кадетов, – напомнил Толливер. – Вот тебе и благовидный предлог.
– Я не могу ждать, мне надо подать прошение сегодня.
– Пошли его сегодня, а дату отставки укажи послезавтрашнюю.
– Наверно, послать его надо Дагани.
– После его сегодняшнего звонка? Он же полностью извратил мотивы твоего поведения на «Веллингтоне». Отправь прошение в отдел кадров.
Я представил себе текст: «Капитану Францу Хигби от капитана Николаса Эвина Сифорта, начальника Академии Военно-Космических Сил ООН. Заявление. Прошу…» Вот Хигби обрадуется! Ну и черт с ним. Посоветовавшись с Толливером, я составил заявление всего за несколько минут. Тренькнул телефон, я снял трубку.
– С вами желает побеседовать сенатор Боланд, – доложил сержант Киндерс.
– Ладно, – скривился я. – Соединяй.
– Доброе утро, капитан, – раздался голос Ричарда Боланда. – Как вы себя чувствуете после инцидента с «Веллингтоном»?
– Я очень занят, сенатор, говорите по существу, – проворчал я.
– Поздравляю с удачным интервью журналистам! А что касается сути, то вот она: вопрос, поднятый моим коллегой на борту «Веллингтона», решен в вашу пользу.
– Что вы имеете в виду? Толливер навострил уши.
– Не бойтесь его угроз, поступайте с вашим интендантом по справедливости, смело отдавайте его под суд. Уиверн не будет вам пакостить.
Я немедленно отключил звук в динамике, оставив голос Боланда только в трубке, но уже было поздно. Толливер кое-что понял.
– Знаете, сенатор, я сейчас не могу… в общем… понимаете, дело в том, что… – бессвязно залопотал я, а Толливер с интересом посматривал на мою смущенную физиономию.
– Ник, уверяю вас, все устроено в лучшем виде! Не бойтесь этого сукина сына, – бархатно рокотал Боланд, не догадываясь, в каком я дурацком положении. – На Уиверна тоже имеется компромат, так что нам есть чем его подцепить. Не сомневайтесь! Уиверн крепко сидит на крючке. Сведения, порочащие вас и вашу жену, в печати не появятся. Об утечке информации не беспокойтесь.
Господи! Я уронил голову на стол. Толливер… Отставка… Анни… Все вокруг закружилось.
– Что с вами, сэр? – деликатно поинтересовался Толливер.
Я сделал над собой усилие, прильнул к трубке.
– Вы уверены, сенатор?
– Абсолютно уверен! Поверьте мне, Сифорт.
– Мистер Боланд, почему вы помогаете мне?
– Просто так. Хочу и помогаю! – хихикнул он и положил трубку.
– Господи Боже ж ты мой! – Я вскочил, бросился расхаживать взад-вперед. – Вот так задачка… вот так задачка…
– Я пойду, сэр, – поднялся Толливер, – вызовите меня, если понадоблюсь.
– Спасибо.
Толливер вышел. В одиночестве я бродил по кабинету на ватных ногах, пытаясь осмыслить обрушившееся на меня как гром среди ясного неба известие. Откуда сенатор Боланд узнал, что Уиверн угрожал мне разоблачением в печати? Зачем Боланд вмешался? В чем его интерес?
Временами звонил телефон, но я не брал трубку, расхаживал, садился за стол, снова вскакивал. Лишь через час я догадался, что произошло, и заорал:
– Мистер Киндерс!
Сержант мигом вбежал в кабинет. Я отдал приказ вызвать Боланда и с нарастающим нетерпением истаптывал кабинет, пока в дверь не постучали. Вот он! Явился!
– Кадет Боланд по вашему приказанию прибыл, сэр! – доложил салага и замер по стойке «смирно». Его внешний вид был безупречен, а на мальчишеском лице угадывались начатки уверенности будущего офицера; наивностью он уже не страдал. Крепкий орешек.
Я чувствовал, что расколоть его будет непросто. Буравя его взглядом, я долго молчал, испытывая его нервы, и наконец загремел:
– Начальник Академии не вызывает кадетов по пустякам! То, что ты сделал, неслыханно! Возмутительно!
– А что я сделал, сэр? – непонимающе спросил он.
Я дал ему пощечину и загремел пуще прежнего:
– Молчать! Я еще не задавал вопросов! Ты забыл, что кадет в присутствии капитана имеет право открывать рот только для ответа на вопросы?!
– Никак нет, сэр! Не забыл!
– Кадет Боланд, зачем я тебя вызвал?! – орал я, как сумасшедший. Но он стойко выдерживал мой натиск.
– Не знаю, сэр! – По лицу его текли тонкие струйки слез, но выражение лица оставалось непроницаемым.
Я уставился на него, скорчив свирепую морду, долго сверлил взглядом, но он упорно молчал. Пришлось сменить тактику.
– Роберт, как ты подслушал? – тихо спросил я.
– Что я подслушал, сэр? Не понимаю, о чем вы говорите.
Я снова влепил ему пощечину и рявкнул:
– Отвечай! Это сработало.
– Меня тошнило не только в шаттле, но и на «Веллингтоне», – сбивчиво залопотал он, – поэтому мистер Тенер приказал мне идти в туалет. А когда я возвращался по коридору, услышал за углом ваш голос и остановился. Вначале я не хотел останавливаться, но…
– Но решил подслушать!
– Нет, сэр, я не решился показаться вам на глаза, потому что вы говорили с сенатором Уиверном очень сердито. Голос Уиверна я сразу узнал, ведь он часто бывал у нас дома. Я стоял в растерянности, думал, как быть… Вот так и получилось, что я услышал…
– Отвратительно. – Мне вдруг вспомнилось, как на «Гибернии» я подслушивал разговоры своего экипажа. К черту воспоминания! Из своих кадетов мне надо сделать более достойных офицеров, чем я сам. – Роберт, отвратительно не то, что ты случайно подслушал, хотя это тоже плохо, а то, что ты передал мой разговор с Уиверном своему отцу.
– Я хотел вам помочь, – прошептал Роберт.
– Ты не должен был вмешиваться! Я выгоню тебя из Академии сегодня же, если ты не дашь слово, что никогда больше не будешь выдавать секреты флота посторонним.
– Обещаю, – едва слышно пролепетал он.
– Ладно, выгонять не буду, но от наказания тебе не уйти. Сними китель, повесь на стул. Так, теперь руки на стол, нагнись, подбородок на руки. – Я взял из угла розгу, размахнулся и со свистом хлестнул кадета по заду. Мальчишка дернулся, но не издал ни звука. – Это вам, мистер Боланд, за то, что опозорили флот.
Нахлеставшись до усталости, я отпустил всхлипывающего пацана в казарму, с отвращением бросил розгу в угол. На душе было гадко.
Правильно ли я поступил? Не скатились ли мы к варварству, введя в практику телесные наказания? Но ведь были времена, когда детей не били. Времена, оставшиеся в памяти человечества под именем Эпохи Бунтов. Тогда общество натерпелось от буйных подростков столько, что решило любой ценой отвратить их от преступлений, беспутства и лени.
