Под аккомпанемент этого звона катер переворачивает вверх тормашками. Теперь мы висим почти отвесно вниз головой. Спасибо фиксаторам – держат нас на местах, не то было бы здесь суперлото шариками из штурмовых пехотинцев.
Но с другой стороны, это же означает, что нас вынесло из пикирования. И теперь мы скользим горизонтально, хотя и вверх тормашками!
Как? Почему? Да какая разница!
– Гайдамака, давай, родимый! Пошел!
Это верно. Сейчас или никогда.
Гайдамака рвет с места вперед на полной скорости. Воющий волчарой ветер тут же подхватывает корпус планетолета и волочит прямо в ад.
Нас закручивает сразу в трех плоскостях. Кизи Кен Аман снова орет свою речевку. Насчет того, что бронзовые люди круче всех. Воспитаньице…
– Высота, скорость? – требует Свечников.
– Восемь тысяч метров. Девятьсот километров в час.
Э, детские цифры. На самом деле считай, что уже сели.
Я-то думал, что нас понесет километров с тридцати пяти на скорости шесть-семь тысяч… А так – отделались легким стрессом, можно сказать. И хотя вращение вокруг продольной оси продолжается, в двух других плоскостях мощные глидеры планетолета нас уже выровняли.
– Координаты? – Это уже потребовал Вальдо.
Ох и быстро соображал этот липовый капитан аналитической разведки с полномочиями Консула! Ему, видать, сразу было ясно, что если нас в первые секунды не разорвала турбуленция, то дальше будет только легче. Эх, почему я не пошел учиться?
Бла-бла-бла. Гайдамака дает координаты.
– Лучше не придумаешь! – ликует Вальдо. – До южного полюса климатизации всего сто двадцать километров!
Действительно, если учесть, что нас подстрелили невесть где, еще в верхних слоях атмосферы, наше попадание – в десятку. Но мне это неинтересно. Я думаю о том, что сталось с лейтенантом Дювалем вае Литта и его напарником.
Катапультировались? Были убиты на месте, когда нас подстрелили? А может, сейчас катер кубарем несется по Виндхайму, распыляя пилотов по окрестным сопкам или что тут у них вообще?
Раньше были сопки, если верить карте. А после климатизации – сам черт разберет…
* * *
Дневная сторона планеты Виндхайм,
Тяжесть – одна целая три десятых «же».
Температура – триста двадцать четыре градуса по Кельвину, пятьдесят один градус выше нуля по Цельсию.
Атмосфера – пригодна для дыхания при условии фильтрации летучих цианидов. Оптическая проницаемость – полтора-два километра, попросту говоря, сильная дымка. Свет – рассеянный, неживой.
Наверху – ветер ураганной силы. Переменчивые, нескончаемые плотные облака бирюзового и бледно-лимонного цвета клокочут в водоворотах высотных вихрей. У восточного края горизонта – грозовой фронт, налитый глухой фиолетовой яростью. Внизу, у поверхности земли, почти полный штиль. Что это – фантастическая случайность, затишье перед бурей? Или расчетной, естественный, с точки зрения пси-мастера, режим для данной фазы климатизации?
Снизились мы беспрепятственно. Но наивно полагать, что кроверны считают нас уничтоженными вместе с катером. Конечно, заметность нашего планетолета относительно невелика. И все равно я думаю, что сейчас дорогим гостям пошлют пару хот-догов с разделяющимися боеголовками.
Вальдо думает о том же.
Поэтому на планетолете остаются двое: пилот, Лесь-Николай Гайдамака, и стрелок – Беата Даль. Нам не повредит огневая поддержка тяжелого орудия, установленного в бронебашне планетолета. Но остальным оставаться на его борту рискованно. Кроверны могут накрыть всех одним попаданием. Ну а это им слишком жирно будет, хвостатым.
Мы спешиваемся, окружаем Вальдо строем «подкова» и мчимся по пеленгу борта-один на предельной скорости. Следом за нами скользит планетолет.
Местность в высшей степени неприятная. Неясно, кто больше напортачил в пейзаже и экологии Виндайхма – центаврианцы до климатизации или кроверны в ходе климатизации. Ясно только, что давным-давно здесь были пологие вулканические сопки, поросшие растениями, напоминающими гигантские хвощи и плауны. Потом большинство сопок, как по команде, взорвалось и на некоторое время превратилось в действующие вулканы. Теперь повсюду громоздятся черные, рыжие, серые каменистые холмы с криво-косо срубленными верхушками. Потоки запекшейся лавы, растрескавшиеся от жара базальтовые валуны. Изредка попадаются черные головни размером с хорошее бревно. А стоят разрушенные сопки в воде, которая, похоже, натекла из многочисленных гейзеров. А может, пси-мастер по своей привычке устроил Виндхайму хорошее вливание-промывание из своих небесных водовозов. Впаял планете пару клизм, поэтически выражаясь…
И вот в ней, в этой неприглядной, смолисто-черной воде – мертвые, обветшавшие заросли гигантских папоротников. Возможно, их убило изменение химического состава воды или воздуха, возможно – остаточная радиация (здесь сильно фонит), а может, и направленная нейтронная бомбардировка. Бр-р-р-р…
Мы стараемся держаться между мертвыми лесами и склонами сопок. Это хоть в какой-то мере нас маскирует.
– Сениор капитан, один вопрос.
– Да, Серж.
– Перейдите, пожалуйста, на закрытый канал.
– Говори.
– Может, лучше все-таки закрыть?
– Я теряю терпение.
Итак, наш разговор слышат все. Ну что ж, так и быть.
– Хорошо. Почему вы считаете, что у кровернов один пси-мастер?
– Генеалогия, Серж, генеалогия. Вспомни рисунок в подземном храме!
– Помню. Ну и что?
– Я уже догадалась, – отзывается Беата из башни. – Сениор капитан полагает, что один из вертикальных столбцов этой таблицы отражал линию преемственности между самыми талантливыми ковернами, то есть пси-мастерами. Действительно в большинстве случаев на каждое поколение там приходилось по одному кроверну. Но как раз пследний, самый нижний рисунок, показывал двух! Поэтому я не согласна с сениором капитаном. Пси-мастеров двое. Да и вообще, это только одна возможная трактовка…
– Да, сениор капитан, их там было двое!
– А как же знаки ремесла, джентльмены? Вы не принимаете их во внимание!
– Джентльмены и леди, – поправляет Беата.
– Джентльмены и леди, вспомните рисунки, которые окружали самую нижнюю пару. Рядом с одиноким кроверном были изображены символы климатизации – вулкан, туча, водяной столб. А что было рядом с другим кроверном?
– Олимпиада какая-то, – пробормотал я, припоминая семь переплетенных колец.
– Верно! Кто возьмется уверять, что это символ климатизации?
– Может, это символ тотального уничтожения семи миров, – предположила Карлскрона, извечная пессимистка.
– Я тоже полагаю, что кольца – это миры, – согласился Вальдо. – Но только вряд ли такой знак обозначает уничтожение. Не та семантика. Имейте в виду: кольца рисовались людьми, а для человеческого мышления существуют незыблемые семантические универсалии. Будь этот человек землянин, веганец или Воин Обновления.
