— А что вы могли сделать? — рассудительно заметил Тартини.
— Я должен был предвидеть возможность того, что сегодня произошло. Пример лунной базы был достаточно красноречив. Мы не должны были подходить вплотную к экрану центрального куба или, если уж подошли, сразу отойти, как только увидели, что он засветился. Ему нечего было нам «сказать».
— Вы думаете, что «послание» гийанейцев в этом случае не появилось бы? Ведь экран начал работать.
— Не появилось бы! — решительно ответил Вересов. — Эта надпись предназначалась не для нас с вами, а для Мериго. Предвидели ли гийанейцы похищение корабля или приняли меры против его захвата вообще, не столь важно. Они придумали наказание для тех, кто вздумает лететь помимо их согласия, и, разумеется, хотели, чтобы эти люди, Мериго или кто-нибудь другой, прочли приговор. Это вполне в их стиле. Предусмотрели же они наше приближение к лунной базе. — Почему же не погибли четверо?
— Потому, что боялись подойти к «Мозгу навигации». Они не обратили внимания на выключение люков и на самовольное включение экранов. А «Мозг» был настроен на самоуничтожение только после появления «послания».
— Каким же образом четверо смогли выйти из корабля, если все люки были выключены?
— Потому что корабль приземлился. Программа «наказания» уже не могла быть осуществлена. «Мозг» очень разумен и умеет действовать логично. Но он все же механизм и никак не мог рассуждать. Он слепо подчинялся заложенной в него программе действий. «Поняв», что обстановка не позволяет выполнить приказ, он восстановил первоначальное положение.
— Допустим, что все это так, — сказал Тартини. — Но тогда мы не имели бы возможности отключить связи «Мозга» с аппаратами управления.
— Вполне имели. Если бы вовремя заподозрили. Связь с аппаратами осуществлялась не центральным кубом, а четырьмя остальными, им управляемыми.
— Но теперь эти связи отключились сами.
— Это почему? — спросил Вересов.
— Потому что уничтожено содержимое кубов.
— Вы ошибаетесь. Уничтожены не связи, а управляющие схемы «Мозга». Без них все двенадцать аппаратов превратились в мертвый набор деталей. — Он помолчал и добавил с ожесточением в голосе: — Я должен был подумать об этом!
— По-моему, никак не мог, — сказал Медина. — «Мозг» был детально обследован нашими учеными и инженерами.
— Мог и должен был, — упрямо возразил Вересов. — Не пытайтесь снять с меня вину. Я командир не планелета, а космического корабля в космосе! Я должен обо всем думать. Но сделанного не воротишь! Что касается твоего замечания о том, что «Мозг» был обследован и изучен, то оно только кажется убедительным. «Мозг» не разбирали на части. Его изучали только в отношении его схем, чтобы понять принципы его работы и его возможности. С этой задачей наши специалисты блестяще справились, хотя она была неимоверно трудна. В столь сложном и громоздком устройстве нет никакой возможности заметить крохотную деталь, само существование которой никому не могло прийти в голову.
— Что будем делать дальше? — задал Тартини свой обычный вопрос.
— Будем действовать. Но теперь наша задача колоссально усложнилась. У меня не выходит из головы, что кто-нибудь может находиться во втором или четвертом отсеке.
— Открывать двери мы научились.
— И не думайте об этом! То, что можно сделать с ничего не значащей дверью в помещение «Мозга», нельзя сделать с дверями и люками отсеков. Кораблю предстоит долгий путь. Лишать его элементарной защиты мы не имеем права ни при каких обстоятельствах.
— В «послании» сказано, что корабль остановится.
— А затем начнет падать на ближайшую звезду, то есть на Солнце. Мало что сказано в «послании»! Они рассчитывали на умственный уровень Мериго или подобных ему. Порядок действий таков, — Вересов заговорил твердо и решительно. — Первое — вскрыть кубы и посмотреть, что можно сделать с ними. Второе — все силы бросить на исправление автоматов, ведающих люками и вентиляцией. Если понадобится, смонтировать суррогат управляющей схемы этих аппаратов. Так или иначе подчинить их нашей воле. Двигатели пока могут остановиться или работать в обратном режиме, нас это не касается. До них доберемся потом. На это понадобятся силы всего экипажа. Главное — получить свободное сообщение и разбудить всех, кроме четверых.
— Не будем терять времени, — сказал Медина.
— Мы и не теряем. Сейчас будем ужинать и ляжем спать. Это необходимо. Хотя бы на четыре, пять часов. А затем разделим силы. Я займусь «Мозгом», Тартини — аппаратом люков, а Медина — вентиляцией.
— Значит, — сказал Тартини, — корабль будет лететь сам по себе. «Мозга» нет, дежурного на пульте не будет.
— А что может сделать дежурный? Приходится положиться на счастье. И не только сегодня, а все время, пока не будут исправлены или как-нибудь изготовлены схемы управления всеми двенадцатью аппаратами.
— Вы уверены, что они-то в порядке?
— Конечно! Это же наши, а не гийанейские конструкции.
— Этого я не знал.
— Вернее сказать, что они наши только по изготовлению. Их схемы остались прежними.
— А почему их заменили?
— Потому что, не желая разбирать «Мозг навигации», наши специалисты должны были на чем-то ознакомиться со схемами гийанейцев. Они сделали это на вспомогательных аппаратах. А потом изготовили их копии. Потому в них и не может быть никаких сюрпризов.
За ужином Медина предложил включить генераторы и послать в космос сигнал бедствия.
— Зачем? — возразил Вересов. — Кто его получит?
До Земли слишком далеко. Кроме того, я совершенно уверен, что мы справимся и корабль полетит дальше своим путем. Ни к чему просить помощи, положение не столь катастрофично.
— Пожалуй! — не очень охотно согласился Медина.
Он не разделял оптимизма командира относительно двигателей, хорошо зная, как сложно управлять ими. Двигатели были не земными, а гийанейскими. Но Медина не высказал вслух своих мыслей. Зачем тревожить и волновать товарищей. Вересов прав в одном — их сигналов некому принять! Сейчас надо думать о главном!
Они легли на отдых в каютах тех, кто жил в пятом отсеке. Хозяева этих кают лежали в анабиозных ваннах в четвертом. Прежде чем заснуть, Вересов подумал, что если кто-нибудь и находится действительно в четвертом или втором отсеке, то не все же пятеро. Муратов и Гианэя, вероятно, оказались запертыми в первом. В самом худшем случае экипаж потеряет трех человек. Находившимся в ваннах никакая опасность не угрожала.
«Справимся!» — подумал он, засыпая.
Как ни тяжела гибель товарищей, он рассуждал, как командир, обязанный думать обо всех!
