Джозеф гукнул словно в счастливом ожидании того дня.
– Думаю… думаю возможно он и в самом деле улыбается, – сказал Кирк. И сам услышал в своем голосе ворастающее удивление.
– Улыбка как у его матери, – одновременно сказали Маккой и Спок.
И хотя случилось невозможное, и эти двое наконец-то согласились друг с другом хоть в чем-то, вселенной не пришел конец. Долгое время глядя на своего ребенка Кирк не знал, что с ним случилось. Он был измучен ужасным горем, которое оставила ему Тейлани, так и не узнавшая этого мгновения. Но где-то внутри себя он также чувствовал первое радостное волнение от того, что сам он в этот момент оказался здесь, видел их ребенка. В буре замешательства столь же мощной, как и любые природные, которые он видел на Кроносе, казалось, что все эмоции, которые он когда-либо чувствовал, неожиданно соединились в нем – опыт всей его жизни, со всеми противоречиями. К его удивлению это тревожное чувство ожидания заставляло его чувствовать себя живым. Оно заставляло его чувствовать себя молодым.
– Джим…? – наконец сказал Маккой.
Кирк посмотрел на него, моргнул, чтобы прочистить глаза, и понял, что Маккой держит ребенка на вытянутых руках.
– А, да, – сказал Кирк, в один из немногочисленных моментов своей жизни взволнованный и совершенно неподготовленный. – Я… да.
Он осторожно потянулся к нему с опаской и надеждой, с горем и радостью, и впервые взял своего ребенка на руки. Кирк прижал Джозефа к себе, пристально глядя на маленький остроконечный лоб своего малыша, на заостренные ушки, в то время как невозможно крошечные пальчики тянулись к его воротнику и носу.
– Доктор, – сказал Спок, – полагаю что молодой Джозеф так же счастлив, как и каракатица на родео.
Пока Джозеф дергал своего отца за нижнюю губу, Кирк тупо смотрел на безразличное выражение лица Спока.
– Потом объясню, – сказал Маккой. – Ну же, Спок. Мы должны позволить этой парочке познакомиться. Обратный путь на Чал долог.
– Должны ли мы сообщить капитану Пикарду, что вы желаете направиться туда? – спросил Спок.
– Чал, – сказал Кирк.
Независимо от того что он чувствовал, он знал, что должен взять Джозефа домой. Показать ему поляну, и место, где поженились его родители.
– Да, Джозеф и я возвращаемся домой. Пока.
– А потом? – спросил Маккой.
У Кирка не было ответа.
– Так много звезд, – сказал он.
Он осторожно, нерешительно покачал Джозефа, приблизившись к видовому порту.
– Так много мечтаний, – тихо сказал Маккой. Его дар ребенку.
– Так много возможностей, – добавил Спок свой дар.
Кирк слышал как открылись и закрылись двери. Он знал, что Спок и Маккой ушли. Но они ушли недалеко. Они никогда не уйдут далеко. Несколько минут спустя, когда «Энтерпрайз» перешел в варп, Кирк и Джозеф все еще стояли у видового порта.
– Мы идем туда, – прошептал Кирк своему малышу, не зная куда заведет его этот путь. Он знал только что они сделают это вместе.
Звезды струились всеми своими цветами, и в безопаности на руках своего отца совершенные ручки Джозефа потянулись к ним, словно он хотел коснуться их всех. И знал, что когда-нибудь это случится.ованный и совершенно неподготовленный. опыт
ПЕПЕЛ ЭДЕМА
9 августа 2400 C.E.
Этой ночью подобно другим на Чале Мемлон тихо шел через лес. В одной руке он держал факел, в другой – маленькую доверчивую ручку своей дочери. Когда они достигли поляны они расположились вместе с другими по ее краю. Мемлон узнал большинство из близлежащих ферм, и некоторых из Города. На дальней стороне поляны, освещенной только слабым отражением маленьких ручных огней, которые принесли посетители, он мельком заметил униформы Звездного Флота или клингонов, или возможно и тех и других.
Потом, когда посетители и чаллцы расположились на своих местах, один за другим они погасили свои огни, так что только мягкий лунный свет Чала и мерцающие звезды озаряли поляну. И в этом свете как во сне Мемлон увидел в центре поляны старый дом, так и не достроенный, но поддерживаемый в идеальном состоянии все эти годы, все сезоны теми, кто так много задолжал двоим, построившим этот дом.
И у дорожки, ведущей к дому, Мемлон разглядел скрюченный пень, который так там и остался. Последний на поляне. Он помнил, как его мать одолжила фазер в день свадьбы, чтобы можно было исполнить обещание. Но обещание осталось невыполненным.
Мемлон помнил ту свадьбу. Плывущие огни. Песни, танцы; какой красивой была она, каким радостным был он. А там, где они стояли рядом, чтобы обменяться кольцами и сердцами, теперь была простая могила, отмеченная только полированным каменным прямоугольником, и ее имя, выгравированное на металлической пластинке с разбитого звездолета, на котором она когда-то летела среди звезд. Мемлон почувствовал, как дочь дернула его за руку, и услышал ее тихий шепот.
– Папа, что они теперь делают?
Он поднял свою дочь, прижал ее. Это ее первый раз пребывания на поляне этой ночью, и Мемлон вернулся мысленно в годы своего детства, к ночи, когда он прибыл сюда со своей матерью. Теперь пришел черед его дочери.
– Ждут, – прошептал он в ответ.
– Прибытия человека?
Мемлон кивнул.
– Он всегда приходит?
– Всегда.
– И ты его видел?
– Давно, много лет назад, – ответил Мемлон. – Когда я был маленьким мальчиком твоего возраста.
Мемлон помнил тот день так ясно. Помнил каждое слово, которое сказал человек.
Мемлон, когда-нибудь, когда ты вырастешь, ты придешь на это поле. И прямо здесь, где мы теперь стоим, будет дом. И ты увидишь посевы и деревья, и сможешь сказать своим детям: это поле сделал Джим Кирк. Он посадил каждое дерево, вынул все камни и пни, забил каждый гвоздь в доски этого дома. Это поле Джима Кирка.
Нежный ночной бриз донес шепот с другой стороны поляны.
– Папа…? – неуверенно произнесла маленькая девочка.
– Тшшшш, – успокоил ее Мемлон. Он показал на небо и звезды. – Смотри, – сказал он.
Звезда двигалась. Единственная точка света на орбите двигалась, пока не оказалась прямо над ними.
– А теперь, – прошептал Мемлон, – смотри туда.
И он указал на полированный камень. Там тоже были звезды, сопровождаемые чистым музыкальным звуком. Мемлон смотрел, как свет эффекта транспортации играет на лице его дочери, зажигая звезды в этих широко открытых от удивления глазах, как когда-то давно Джим Кирк и истории его приключений зажгли звезды в глазах Мемлона. А затем свет с могильного камня исчез. А его дочь восхищенно захлопала в ладоши.
Потому что там, где были звезды, теперь лежали цветы. Также как было каждый год этой ночью, с тех пор как Мемлон был ребенком в возрасте своей дочери. Цветы всегда были теми же самыми: снежно белыми, с золотистым оттенком, с узкими, глянцевыми вечнозелеными листьями.
