ходило немало. Он тоже «капитан» Князя. Командир самого беспокойного и, в то же время, самого боеспособного подразделения. — штурмовой группы (
красивое название для штрафбата по своей сути). Именно к нему в отряд тогда ушли четверо
заправщиков, которых мы выбили тогда с заправки. Ещё про него слышал, что прозвище свое он получил не столько за негнущуюся в колене левую ногу, сколько из-за обычной фамилии — Селиверстов. Которую сначала сократили до Сильвера, а потом уже Сильвера переиначили в
Пирата… Ну и из-за ноги, конечно, тоже.
Корень — третий (и последний) из присутствующих тут «капитанов» Князя. Плотный паренек в очках. Довольно «взрослый». Лет семнадцать, не меньше. Его уцелевшие сверстники нынче сплошь и рядом целые анклавы возглавляют, а тут всего лишь капитан. Не самый влиятельный к тому же.
На этом подчиненные Князя закончились и пошли и вовсе удивительные личности.
Медведь и Хруст — Командир одного из отрядов Паши Севера и его заместитель. Узнав кто это я смог оценить уровень этого собрания и грандиозность решаемых задач ещё до того как мне их озвучили. Это… Это действительно Уровень! Князь приглашает наемников… Ну или, как минимум, иностранных наблюдателей.
Фарик — (Фара+Фонарик) очкастый паренек крайне интеллигентной наружности. Представлен как наблюдатель (ну вот я ж говорил про наблюдателей!) КМЗоского анклава.
Мельник — паренек лет 17–18 с умными, внимательными глазами. Глава анклава в Иковке. Сам! Лично. С парочкой оставшихся безымянными пареньками. То ли его «генералами», то ли личной охраной. Это да… Это внушает. Насколько я понимаю, в этой самой Иковке народу ну никак не меньше, чем в Введенке у Князя. И уж куда больше чем в Просвете. И с оружием у них должно быть всё в порядке, раз уж и там своя колония размещается. Это фигура! Однозначно.
Я ещё раз обвел взглядом собравшихся. Да. Это настоящий военный совет. И я тут, как бы, не самое слабое звено даже. И заготовленные слова упрека к Князю, «который ни хрена не делает, пока я там героически сдерживаю орды противников», умерли во мне так и не прозвучав. Делает. Еще как делает! Менее чем за сутки сколотить коалицию, найти союзников, подготовить отряды, выделить средства, разработать план (а именно этим они тут явно и занимаются) — это сильно.
— Ну я вижу, ты и сам догадался уже, зачем мы тут собрались, — удовлетворенно кивнул Князь. — Расскажи теперь всем присутствующим то, что ты говорил мне по рации. О своём столкновении.
Я дернул уголком рта, вполне оценив ход Князя. Он же, с одной стороны, приподнимает меня по «сословной» лестнице, приглашая меня на подобное заседание, и, в тоже время, ставит меня на место. (а может просто устраивает очередную проверку). В комнате-то я самый младший. Как я должен себя вести в компании более старших по его разумению? Начать волноваться, краснеть, бледнеть и заикаться? Вполне возможно, настоящий Альберт бы так и поступил. Но для меня-то все эти ребята (включая даже «взрослых» генералов) просто мальчишки. За одним единственным исключением. Самим Князем. Вот он Личность! Даже в свои двадцать он куда как большая личность, чем я был в свои сорок.
Так что, если Князь и планировал, что я начну смущаться и поплыву, то он глубоко ошибся. Выдав вполне драматическую паузу, во время которой я еще раз обвел собравшихся чуть насмешливо прищуренными глазами (мне и в самом деле было смешно. Ну детский сад, ё-моё. Доминанты собрались) и начал-таки рассказывать…
Князь там на мосту мог сколько угодно рассказывать, про конечность своих ресурсов, про то, что он тоже далеко не всесилен. И умом я все это понимал, со всем был согласен, но внутреннее ощущение того, что меня подставили, что меня бросили разбираться с проблемой одного, что Князь моими руками решает свои проблемы… Так вот это чувство было неистребимо. Оно жило где-то внутри. Глубже чем разум, глубже чем эмоции… Внутреннее ощущение.
И вот только теперь, увидев воочию кусочек его работы, оценив состав собравшихся и мощь задействованных сил, это чувство, наконец, притихло. Это был действительно Уровень! Князь не просто старший. Не просто лидер крупного анклава. Он настоящий политик. Мне до его уровня, как до Шанхая раком. Даже сравнивать смешно.
Направляясь к Князю я кипел от переполнявших меня эмоций. Начни я говорить с ним один на один — по любому бы скатился или к нытью (девчонок жалко до слез) или к претензиям, выдаваемым скандальным тоном. Но попав на этот совет в Филях был вынужден резко менять даже собственный настрой, не то что манеру поведения.
Я не мог в таком обществе ныть или скандалить. И то и другое было бы одинаково неуместно и стоило бы потерянных очков уважения. А мне это делать категорически нельзя. Я как никогда остро ощущал, что я сейчас представляю не самого себя, а весь свой анклав. И опозориться я просто не имею права.
Сейчас не помешала бы некая доля торжественности и гордости. Ведь мои девчонки реально совершили подвиг и это стоило бы подчеркнуть, но… Но это была моя ахиллесова пята. Я, отравленный своим житейским опытом, крайне скептически относился к произносимым речам о долге, о подвиге, о героизме… Уж очень от подобных речей несло дешёвым пафосом и театральщиной. Быть может потому, что большинству говоривших было глубоко насрать на то, что они произносят? Говорят дежурные (пусть даже правильные) слова, но не вкладывают в них ни капли настоящих эмоций. Потому и сам я не мог ничего сказать подобного. Любые слова казались мне избитыми и фальшивыми. Я давно перестал верить любым словам. И судил только по поступкам.
Так вот сейчас эта моя особенность превращалась в слабость. Сейчас очень бы пригодилась парочка торжественных и умеренно трагических фраз. Но, увы… Как говориться: не имея гербовой, пишем на обычной бумаге.
И, потому-то, мой доклад был сух и без эмоционален. Я словно читал доклад. Ну или, отвечал у доски домашнее задание. Речь была полна канцеляризмов. Но, при этом, сам я был спокоен как удав. Если Князь думал заставить меня волноваться в незнакомой представительной компании, то он явно просчитался. Я лишь переключился на сухой деловой тон и все.
Я, даже, мог отслеживать реакцию присутствующих. У большинства — обычный легкий интерес. Серый внимательно слушает, делая какие-то пометки на листке бумаги перед собой. Фарик старательно изображает вежливый интерес, хотя на самом деле ему глубоко наплевать. Его эти дела
