с ними общего языка.
– Угу, – отозвался я, осматриваясь.
– Надумал что?
– О чем? – прохрипел я. Я четко осознавал, что нахожусь во сне, но горло драло, как в реальности.
– О Маше. Все прочее – мелочь. Поверь.
Я попробовал подняться. С лица посыпались пластиковые осколки защитных очков. Злополучный ночник валялся рядом. Отстегнул «намордник» – в воздухе не чувствовалось хлора, только чуть заметный запах нагретой сосны и сухих осыпавшихся иголок.
– А что это тебя заботит?
– А как иначе? – развел руками отец. – Если сынок сам разобраться не может в таких простых вещах.
– Ясно. Учить меня вздумал?
– Нет, – он улыбнулся. – Просто поговорить захотелось.
– Именно сейчас?
– Да. Держись Машки, Иван. Бабы, если любят, мужика хранят почище святой ладанки. Будешь с любящей женщиной рядом – не пропадешь.
– А если я не люблю?
– Ой ли? Что ж ты на нервах тогда весь?
– Ответственность.
– Ответственность, – эхом отозвался отец. – Мы отвечаем за тех, кто с нами. Ну, хоть этому ты научился, балбес. И то радует. Давай, просыпайся, сынок. Не время разлеживаться. Теперь это город мертвых. Не пополняй их число.
Фигура отца поблекла, сливаясь с тенями. Венозно-красное белье остро и противно завоняло кровью, растекаясь по дивану, по полу, подбираясь уродливой лужей к моим ногам.
– Отец! – крикнул я. – Подожди!
– Держись за Машку, сынок, – донесся голос отца. И затухающим шепотом, тише вздоха:
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, –
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Константин Симонов. Я хмыкнул: раньше за отцом подобной сентиментальности не водилось. Или я не замечал. Неожиданно пол, напитавшийся кровью, стал безумно скользким. Я взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но все равно нога поехала в сторону. Не устояв, я чувствительно приложился плечом о холодный бетон.
И очнулся.
Рядом со мной сидели Вадим и Николай – взмыленные, усталые, но довольные. За стеклянными дверями в комнате гомонили испуганные люди.
– Где мы?
– Наверху. У Арины, – пророкотал Николай. – Вадим мне уже рассказал о ваших подвигах. Молодцы. Везде приключения найдете.
– Рассказал? – я вопросительно глянул на Деменко.
– Про мародеров тоже, – кивнул Николай. – Одобряю. На войне мы их ставили к стенке на месте.
– Что с Игорем?
– Пришел в себя, – ответил Вадим. – Продышался. Говорить почти не может. Прогноз, как по мне, неблагоприятный, если в течение суток в больницу не доставим. Преднизолон в аптечке нашелся – в вену ввел, а больше ничего полезного нет.
– Ясно, – я обессиленно развалился на полу. – Как ты меня дотащил?
– Коля спустился за нами. Почувствовал, неладно что-то, слишком уж задержались. Тебе, кстати, повезло – пластик очков защитил глаза, хотя приложили ночником знатно. Что там случилось? Я вообще ничего не понял, когда из дверей вылетел весь этот цирк – полуголая баба, следом мужик в простыне, а за ними двоими гонится с галстуком набекрень какой-то чиновник. И все перепуганные до усрачки. Как меня увидели, баба чуть в обморок не упала. Если бы я их не остановил, они бы так табуном и рванули на улицу.
– Они… здесь? – раздельно спросил я.
– Нет, – мотнул головой психиатр. – Я этих шизоидов к соседям отправил. У меня тут своих психов хватает.
Николай хмыкнул.
Вадим махнул рукой:
– Да я не про тебя. Ты здесь один из самых нормальных. За последние десять минут, пока Иван валялся, уже две женские истерики.
Склонился надо мной:
– А теперь посмотрим, что с тобой, коллега. Голова не кружится, не тошнит, сухости во рту нет?
– Да в норме я, – отмахнулся я, потирая скулу.
– А ну-ка скажи гидразинокарбонилметилбромфенилдигидробенздиазепин?
– Иди в задницу. Гидазепам.
– Теперь вижу, что в норме, – тут Вадим замолчал, внимательно присмотрелся ко мне, а затем начал ржать.
– Ты чего? Закиси азота перенюхал?
– Ты… пойди… в зеркало на себя взгляни… – всхлипывая, ответил Деменко. И сполз по стене от хохота.
Тяжело встав на ноги – немного качало, то ли от внезапно прилетевшего ночника, то ли хлора успел вдохнуть, – я поплелся в ванную. И первое, что увидел в зеркале, – еще один наливающийся мощью и синью фингал, но уже под правым глазом. Н-да. Заведующий отделением. А вид как у привокзального бомжа после передела территории с соседями.
Второй «фонарь» за три дня – и тоже от женщины. Тут уж впору задуматься об особой иронии мироздания. Хорошо хоть третьего глаза нет, а то, блин, надоело получать по морде.
Включать воду не стал – фиг его знает, вдруг хлор уже попал в систему водоснабжения. Я не помнил с лекций ГО, может ли такое случиться, но рисковать не хотелось.
На автомате вытащил телефон и набрал Машу. Сразу же звонок сменился короткими гудками. Еще одна попытка – и женский голос сообщил, что сеть перегружена. Этого стоило ожидать – большая часть города, точнее, те, кто остался в живых и не лежит без сознания, пытаются дозвониться до знакомых, родных, коллег. Всем страшно – а когда человеку страшно, он в первую очередь хочется почувствовать, что не один.
Отбил непослушными пальцами эсэмэску: «Маруська, как ты там?» Сообщение ушло с третьей попытки.
Молчание.
Вадим заглянул ко мне и махнул рукой, мол, пойдем. Уже выходя из ванной, я услышал сигнал полученной СМС: «Жива. Еще. На улице туман».
На ходу я ответил: «Держись, милая».
Следом пришло почти без паузы: «Мне страшно, Ив. Поговори со мной. Пожалуйста».
Я выругался от бессилия: «Машка, не падай духом. Все будет хорошо. Я приеду».
Молчание на три минуты. Я завороженно смотрел на экран телефона, наблюдая, как цифры на часах сменяют друг друга. Нужно было сказать что-то важное. Поддержать. Но как трудно-то, блин, через столько лет. По одной букве, ощущая страшную душевную тяжесть, набрал: «Маша, я тебя люблю». В такой ситуации можно и чуть покривить душой. Сеть отбила эсэмэску – не уверен, не отправляй. Попробовал еще раз. Так же. Настойчиво отправил
