него там, что ли? А даже и знакомые – толку-то. Если аппарат ИВЛ занят – значит, он просто занят, и ничего тут не попишешь. Можно накормить семью хлебами толпу страждущих, но материализовать из ничего достаточное количество довольно сложной аппаратуры... Наверное, в разгар развернутого отека легких я не буду возражать, если кого-то снимут с ИВЛ ради моей драгоценной жизни, но ведь не снимут, вот в чем проблема. Что бы там ни писали газетенки про убийц в белых халатах, ни один врач сознательно не причинит вреда больному. Ошибки – да, сколько угодно, все люди ошибаются, кто чаще, кто реже. Халатность – да запросто, медики в больницах не с Марса берутся и не в монастырях подвижниками воспитываются, так что процент разгильдяев среди них такой же, как в среднем по популяции. Но сознательно угробить пациента – для этого надо быть полным и окончательным выродком. Вроде недоброй памяти доктора Менгеле.
Мы прошли мимо дверей поликлиники, свернули за ограду больничного комплекса.
Люди. Много людей. Плотная толпа у входа в приемный покой терапии. Чуть пожиже у дверей хирургического здания.
«Поехали домой».
Ив достал из кармана телефон, негромко матюкнулся, глядя на экран.
– Сети нет. Машка, твой ловит?
Я покачала головой.
– Придется прорываться, – сказал Ив и свернул в сторону пищеблока. Я хмыкнула – порой мужа посещают гениальные идеи. Комплекс строился по относительно новому проекту, все здания соединены под землей. Пройти в стационар – пройдем, а дальше видно будет. Это «а там видно будет», признаться, уже порядком поднадоело, но других вариантов не было вообще. Главное, чтобы наш маневр не заметили остальные страждущие.
Кто-то из сотрудников пищеблока крикнул нам вслед – что именно, я не расслышала. Ив настойчиво тащил вперед, и приходилось семенить за ним едва ли не бегом, изо всех сил стараясь не споткнуться. Лестница, бетонный коридор с тусклой лампочкой где-то впереди. По старой памяти даже показалось, что запахло плесенью, – но запахов я по-прежнему не ощущала. Я дернула мужа за руку – помедленней, дышать тяжело. Он понял, сбавив шаг. За деревянной крашеной дверью снова стало светло. Ив огляделся, явно прикидывая направление, и пошел в сторону, противоположную приемному покою.
Административный этаж оказался забит под завязку, но муж не остановился. Лавируя между людьми, он дотащил меня до приемной главврача и вошел, не обращая внимания на крики за спиной. Отодвинул плечом секретаршу, ладно, хоть не рявкнул на девчонку, честно пытавшуюся делать свою работу, и ввалился в кабинет
– Вон! – раздалось из-за стола.
– Дядя Сева, не буянь,– ответил Ив, закрывая дверь. – Все понимаю, но деваться некуда.
– Корнилов-младшенький, значит, вспомнить старика решил, – усмехнулся главный. – Ну что ж, садись… и вы, мадам. Все вы друзей отца вспоминаете, когда задницу припечет. Что у тебя?
– Жена. То же, что и со всеми.
– Могу распорядиться, чтобы осмотрели без очереди. Госпитализировать не могу. Некуда.
– Осмотреть я и сам в состоянии. И даже пролечить. А вот подышать вместо нее – нет.
– Корнилов, где я тебе свободный аппарат возьму? Мне не веришь – давай, завреанимацией позову.
– В течение двадцати четырех часов может освободиться.
– Ваня, ты сам понимаешь, о чем просишь? Я должен приказать снять кого-то с аппарата, чтобы твою жену положить? Помнится, когда у тебя отец умирал, не больно-то ты о его здоровье волновался. А из-за бабы, значит, совсем мозги потерял?
Я открыла было рот, почувствовала, как рука Ива жестко сжала запястье, и предпочла заткнуться.
– Не кипятись, дядя Сева, – сказал муж. – Во-первых, не снять – пациент может сам уйти. Во-вторых, дойдет дело до искусственной вентиляции легких или нет – непонятно, но, если что, хоть возможность будет на аппарат посадить. Дома и того нет.
– Не могу. Коридоры уже все забиты. И сотрудники, кто после того дня жив остался, с ног сбились. У тебя тогда многие умерли?
– В отделении – никого.
– Повезло. У меня по больнице шесть человек – и все врачи от бога. Оставшиеся дыры затыкают, как могут, но... А сейчас – сам видишь, что творится.
Муж вздохнул.
– Хорошо. Ну хоть ларингоскоп и трубку интубационную выдели. Мешок Амбу я сам найду.
Ив умеет интубировать? Неожиданно... хотя, да, «скорая»... Но все равно – дохлый номер. Жест отчаяния, не иначе. Сколько один человек может продержаться, работая с мешком Амбу? Час? Два? Руки-то не железные.
– Корнилов, ты издеваешься? Самим не хватает, те, что есть, – старье чиненое-перечиненое. А то не знаешь, сколько денег на снабжение выделяют...
– Дядя Сева, я ж у тебя не чуда прошу. Ларингоскоп и трубку. Пожалуйста, век должен буду.
– Ты не понял, что ли? Сопляк, своими выкрутасами отца в гроб вогнал, теперь тут решил повыкаблучиваться?
– Хватит! – просипела я. – Иван, перестань унижаться, пошли отсюда. А вам, господин... – я припомнила табличку на двери, – Симаков, могу пообещать, что, когда вам понадобятся мои услуги, окажу их качественно и вне очереди. Я не злопамятна. И даже буду жива, ради такого-то дела.
Дернула мужа за рукав:
– Пойдем.
– А вы мадам, позвольте поинтересоваться, кем подвизаетесь?
– Она патанатом, – ухмыльнулся Ив, приоткрывая передо мной дверь. – Вскроет в лучшем виде.
Снисходить до того, чтобы объяснять разницу между патаном и судебным медиком, я не стала.
– Ну что, в пятую? – спросил Ив, едва мы оказались на улице.
Я покачала головой.
«Там то же самое. И в партлечебнице. Бесполезно».
Господи, как же я устала от всего этого... Додумать я не успела, в который раз закашлялась, согнувшись в три погибели, а когда выпрямилась, Ив, чертыхаясь, доставал из кармана пиликающий брелок сигнализации.
– Беги, – выдохнула я. – Может, успеешь.
– А ты?
– Догоню. Давай, ничего со мной не случится.
Муж кивнул и рванул за ограду.
Когда я добралась до двора, где мы оставили «Гольф», Ив сидел на поребрике, уронив голову на руки. Я опустилась рядом, прислонилась к плечу. Муж обнял меня одной рукой, так и не выпуская уже бесполезного брелка с ключами.
Не знаю, сколько времени мы просидели.
– Я хотел в цээрбэ[46] какую-нибудь прорваться, – сказал наконец Ив. – Подальше от города. Теперь все... Прости, Маруська...
– Ничего не все.
Не дождутся. Выживу, назло им всем. Кому «им», правду говоря, я и сама не знала, но это не имело значения. Как бы ни хотелось сдаться. Именно потому что очень хотелось. Лечь, свернуться клубочком прямо на тротуаре и сдохнуть. Но – не дождутся. Пока я жива –
