Убей или умри!
Глава 1
Лес вокруг. Птички поют, солнечные лучи пробиваются через листву. Незнакомый лес. Ни елок, ни берез. Другие какие–то деревья. «Да… не ботаник я ни разу», — подумалось ему. Не ботаник. А кто?
Он моргнул, и перед глазами поплыли пятна. Они стали четче и оформились в интерфейс. Это почему–то успокаивало. Словно ходить по лесу с интерфейсом было для него привычным делом.
Жизнь, мана, опыт… стандартный набор. Значит он в игре. Его настоящее тело лежит в уютной капсуле, в безопасности. Непонятно только, что это за игра, и как он в ней очутился. И как из неё выйти, тоже не мешало бы узнать.
Инвентарь пуст. На карте зеленая точка размещалась в самом центре полностью темного пространства. Характеристики — все по единице. Нуб. Нубяра.
Раздел квестов он открыл последним. На удивление, там оказалось активное задание. Первым и единственным пунктом значилось: УБЕЙ АННУ.
* * *
… никто нас не услышит и никто нам не поможет, я дурак если считаю, что другим не все равно…
Нарвался. Нарочно обходил двор с другой стороны и все равно нарвался. Свист я услышал даже через наушники.
— Эй, Дрон! Стопэ!!!
Вот они в полном составе. Кислый и его друганы. Впятером сидят на двух лавках, которые притащили от подъездов и поставили специально лицом к лицу. Ноги на сиденье, задницы на спинках. Тянут пиво из пластиковой баклахи. Та почти пустая. Ой как скверно.
Бежать — тупо. Хотя при раскладе пять на одного — это самое правильное. Но не привык я бегать. Да и куда? Живу я тут. Не завтра встречусь, так послезавтра. Поэтому просто останавливаюсь, и жду пока подойдут.
Пацаны шустро спрыгивают с лавок и подтягиваются ко мне. Обступают со всех сторон.
— Здорова Дрон! — Кислый пытается приобнять меня, обхватив локтем за шею, но я этот маневр уже знаю, и просто отхожу на шаг назад.
Ненавижу своё имя. Ненавижу за то, что его можно превратить и в Дрюху, и в Дрюню, и в Дрона. И Кислого ненавижу, хотя мы были когда–то одноклассниками. Я пошел в десятый, а он в учагу, где и собрал вокруг себя окрестных дебилов–переростков. Их побаивались даже взрослые дяди, а местные алкаши именовали Кислого уважительно Виктором Сергеичем, и разве что не кланялись при встрече.
— Здорова Вить, — игнорирую прозвище, и это вызывает у шпаны бурный восторг.
— Деньги есть?
— А ты ничё не попутал? — охреневаю я. Знал, что разговор сведется к деньгам, но Кислый повел себя чересчур прямолинейно даже для себя.
Кулак сжимается сам собой. Двинуть сейчас по борзой роже пару раз, рассадить её в кровавые брызги. И насрать потом на отбитые ребра. Белый день кругом, авось не запинают.
— Не кипишуй, мне твой батя должен! — торжествующе заявляет Кислый. — Неделю назад «до завтра» занимал. Скажи, братва!
Братва одобрительно гудит и кивает головами.
Самое херовое, что это вполне может быть правдой. Отец по пьяному делу у кого только не занимает. Мать уже замучили соседи, приходить за отцовскими долгами. Так что Кислый тут — в своем праве.
Как же хочется стереть с его лица эту мерзкую ухмылку. Сейчас надо только качнуться вперед, доворачивая кулак, так чтобы срубить этого урода с одного удара. Я умею бить людей так, чтобы они потом не вставали — отец научил.
Я бил Кислого с младшей школы, он и тогда уже был мудаком, домахивался до всех выискивая слабину. Какого же хрена я медлю сейчас?
Перед глазами встает лицо отца, сильного, непобедимого, катавшего меня в детстве на плечах, разбивавшего кирпичи ударом кулака. Отца за тюремной решеткой в зале суда. Вот так же, одним ударом сломавшего жизнь себе и нам, его семье.
Мои пальцы разжимаются.
— Сколько он должен? — выдавливаю из себя.
— Пятихатку, — лыбится Кислый, — давай гони деньгу!
В кармане пальцами отсчитываю пять сотенных бумажек. Незачем светить остальное, а то и проценты появятся, и пеня, и счетчик. На Витькино «западло» мне наплевать. Мне не хочется, чтобы это быдло глумилось над отцом. Противно представлять, как тот будет стоять и терпеть оскорбления, а то и пинки и оплеухи. Еще страшнее думать, что он может ответить.
Четыре года назад отец, инженер, передовик, бывший десантник, в ресторане на банкете по случаю годовой премии вступился за девушку. Вломил трем уродам, которые тащили её прямо из за столика к себе в машину. Один из пострадавших оказался сыном областного министра. Девчонка забрала заявление, и скоро купила новый опель. Отцу впаяли пять лет. На суде он оказался единственным виновным — пьяницей и дебоширом.
Вернулся он через два, но другим человеком. Сломленным. С завода его поперли. Все дни он вместе с другими алкашами крутился по дворам, ища денег на бухло. Домой приходил в грязи и струпьях. Мать и кричала, и плакала, и грозилась разводом. Жила она с ним только из жалости. Кажется, мы оба видели за плечами этого сгорбленного больного человека тень прежнего папы, сильного и доброго.
— На, держи, — я протянул мятые бумажки.
— От души, душевно, в душу! — загоготал Кислый. — Он попытался огреть меня по спине пятерней, имитируя дружеское расположение, но я уже проскользнул мимо, и быстрым шагом пошел к дому.
У подъезда стоял джип. Крузак. Большая черная туша с тонированными стеклами. Интересно, к кому это приехали. У наших такого не водилось. Поднимаясь по лестнице понял к кому. Олька, соседка из квартиры напротив спускалась навстречу. В старших классах она бегала за мной как собачка. Тогда я для её казался взрослым и крутым. Но я воротил нос, как же, она ведь на год младше. Сейчас даже не поздоровалась. Сделала вид, что не узнает.
Выглядела она вызывающе. Пэ–рэ черед тире, сказал бы Симба. Короткая курточка, такая что даже не прикрывает полностью живот. В пупке пирсинг. Ей на улице не мерзнуть, сразу в тачку прыгнет. Юбка больше похожа на широкий пояс. Стоя ниже на пролет, я заметил, что на ней вместо колготок, чулки. «В них трахаться удобнее», — заботливо подсказал внутренний голос. — «Даже трусы снимать не надо, сдвинул в сторону, и готово. Да и какие там трусы небось — три ниточки и всё. Или кружева сплошные прозрачные», — продолжал нашептывать он мне, — «В машине не развернуться, так чтоб сразу готовая была».
Похабные картинки сами лезли в голову, и я даже скрипнул зубами. Хотя с Олькой мы и целовались всего один раз, в десятом классе после дискача, но сейчас мне было стыдно и противно за негнущуюся в рукавах куртку и старые, разбитые кроссы. Она прошла мимо, копаясь в мобильнике и обдав меня едким ароматом приторно сладких духов. Мой день решительно не задался.
* * *
Обедать будешь? — спросила мать.
Угу, — бросив рюкзак в прихожей я вымыл руки и сел на кухне.
Макароны, две сосиски, упругие и крошащиеся во рту, как мясное желе, и квашеная капуста — вот и весь обед. Мать села напротив. На лице тревога. Видно, что сдерживается — спрашивать или нет. Не сдержалась.
— Ты отца не видел?
— Неа, — мотаю головой, — а что такое?
— Карточку свою не могу найти, — говорит мать, — зарплатную. Может на работе забыла, — с надеждой добавляет она.
— Заблокируй, — предлагаю я. — По телефону можно.
— А жить мы на что будем?! — возмущается она. — Пока новую выпустят, жрать мы на что будем, я тебя спрашиваю?!
Молчу, закидывая в себя остатки макарон. В последнее время мама часто вспыхивает без повода. Я не обижаюсь, мне её жалко.
— Спасибо за обед, мама. — встав, неожиданно для себя целую её в макушку. Она чуть дергается от неожиданности, и вдруг начинает плакать, тихо, мелко подрагивая плечами. Не найдя, что сказать ухожу в свою комнату, падаю на продавленный диван и включаю музыку.
… мы с тобою так похожи, мы гуляем по протоптанной дороге из утробы прямо в деревянный гроб…
